Читать книгу - "Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас"

учебники, отпечатанные кириллицей, показывали только после того, как те давали согласие на учреждение школы. По свидетельству С. Попова, после того как ему удалось убедить крестьян в пользе напечатанного кириллицей букваря, крестьяне спросили, что станет с молитвенником. Услышав, что и молитвенники будут издаваться кириллицей, «они все замолчали и повесили головы»[586]. То есть для религиозных книг порог отторжения был значительно выше, чем для книг светского содержания.

Перевод не только светской, но и религиозной литературы в кириллическую графику и запрет традиционного письма привели к сопротивлению образованных литовцев, и прежде всего епископа М. Валанчюса. Одной из причин отторжения было игнорирование фонетики литовского языка, и все же основополагающие препятствия, не позволившие литовцам принять или хотя бы терпимо отнестись к навязываемой властями форме графики, были связаны с религиозной сферой, поскольку местные чиновники стремились изменить и содержание католических текстов. Так, в катехизисе католическое крестное знамение было заменено православным[587]. Важную роль играла и уже упомянутая связь между тем или иным алфавитом или графемами и конфессией. Массовый наплыв католиков, желающих причаститься, в Ковну к епископу М. Валанчюсу осенью 1865 года также, скорее всего, отражал опасения католического сообщества в том, что целью учреждаемых народных школ является обращение литовских крестьян в православие[588].

Поэтому неудивительно, что началась и получила массовое распространение нелегальная доставка книг из Восточной Пруссии: за 40 лет (до 1904 года) в Восточной Пруссии вышло 2687 литовских изданий, из которых 2 тысячи были предназначены для литовцев Российской империи. За тот же период в США было издано 712 книг (не считая периодических изданий), часть из которых также была переправлена на территорию Российской империи[589].

В такой ситуации практика национальной политики, при которой уже в начальной школе прослеживалось стремление минимизировать функции литовского языка и с первых дней вести обучение детей на русском языке, вызывала сомнения и у некоторых местных чиновников.

Корректировка методов начального образования

Уже в 1860-х годах мы находим достаточное количество критических отзывов самих чиновников о приезжающих в школы семинаристах. К 1871 году в школах работало меньше трети семинаристов из числа приехавших в 1865–1867 годах[590]. Руководство Виленского учебного округа, как уже говорилось, не видело никакой проблемы в том, что прибывшие семинаристы сначала были не способны договариваться с детьми. Некоторые свидетельства чиновников учебного ведомства позволяют говорить о том, что общение учителей с учениками на первых порах напоминало общение Робинзона Крузо с Пятницей на необитаемом острове: поскольку учитель не мог договориться с учениками, он сначала указывал на различные используемые в быту предметы и называл их по-русски[591]. Правда, некоторые учителя пользовались более рафинированными методами, например велели детям читать текст и объясняли каждую мысль какими-нибудь «подсказками»; записав предварительно перевод на бумаге, переводили текст на литовский язык с помощью немного понимавших по-русски учеников[592].

В отличие от И. П. Корнилова и Н. Н. Новикова, а также других чиновников руководства Виленского учебного округа часть чиновников более низкого ранга и часть учителей признавали, что лучше выполняют свою работу и достигают лучших результатов в обучении русскому языку те учителя, которые владеют литовским[593]. Некоторые педагоги посвящали изучению литовского языка даже летние каникулы[594].

Проблематичным было и то, что, как свидетельствуют донесения чиновников учебного ведомства, дети приходили в школу, уже зная латинский алфавит и умея читать по-литовски, поэтому, начиная читать по-русски, они, как сообщали чиновники, часто русские буквы читали как литовские, например <у> как [ы], <и> как [у], <р> как [п], <п> как [н] и так далее[595].

Пока Виленским учебным округом руководил И. П. Корнилов, а за работу народных школ в Ковенской губернии отвечал Н. Н. Новиков, практика назначения учителей и дидактические методы оставались прежними. В 1868 году ситуация изменилась: весной был отправлен в отставку И. П. Корнилов[596], и завязавшаяся летом того же года бюрократическая переписка завершилась назначением Н. Н. Новикова в октябре 1868 года заведующим ковенской дирекцией училищ[597]. Но самым важным фактором стала смена виленского генерал-губернатора: вместо Э. Т. Баранова генерал-губернатором был назначен А. Л. Потапов. Новый «главный начальник» края не поддерживал прежней политики, в частности и в области образования. А. Л. Потапов считал, что в начальной школе могут успешно работать и местные уроженцы: белорусы, литовцы, латыши, предварительно получившие надлежащее образование[598].

Новому попечителю Виленского учебного округа П. Н. Батюшкову, который до того занимался строительством церквей и улучшением положения православного духовенства в Западном крае, было проще, чем его предшественнику, признать необходимость перемен в устоявшейся практике назначения учителей. Эту идею поддерживал и директор народных школ Ковенской губернии Н. Савельев. Важные перемены произошли и в Санкт-Петербурге. Д. А. Толстой (с 1865 года обер-прокурор Святейшего синода и с 1866 года министр народного просвещения) сначала предполагал поддерживать православное духовенство в качестве учителей начальных школ[599], однако позже, познакомившись с учительскими курсами, учрежденными в разных учебных округах в бытность министром просвещения А. В. Головнина, Д. А. Толстой критически оценил их работу и принял решение о подготовке учителей прежде всего в учительских семинариях. С начала 1870-х годов учительские семинарии учреждались по всей империи, при этом за образец была взята Молодечненская учительская семинария[600]. Такая же семинария с 1872/73 учебного года была учреждена и в Ковенской губернии – в Поневеже[601]. В подготовленном Виленским учебным округом разъяснительном документе подчеркивалось, что воспитанниками семинарий могут стать православные, разъяснялось, что учреждение таких семинарий несколько лет назад было еще невозможно и лишь после того, как благодаря политике властей в Западный край переселилось достаточное количество русского населения, проблема была решена. Следовательно, предполагалось, что учителями должны стать этнические русские, недавно переселившиеся в Ковенскую губернию[602]. Однако в объявлении о порядке приема в Поневежскую учительскую семинарию указывалось лишь, что поступающие обязательно должны исповедовать православие[603], таким образом, в этом случае не использовалось наиболее часто встречающееся определение «лица русского происхождения и православного вероисповедания». Конечно, этническая принадлежность поступающего могла просто не указываться, поскольку в действительности в официальном и публичном дискурсе того времени это было одно и то же, однако в данном случае можно предположить, что этническая принадлежность все же не указывалась сознательно. Очевидно, часть чиновников надеялась, что учителями станут православные литовцы. Значит, несмотря на то что чиновники учебного округа отдавали преимущество этническим русским, они понимали, что русских кандидатов может не хватить для набора семинаристов, и предусмотрели возможность принять в семинарию и обращенных в православие литовцев.