Читать книгу - "Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас"

и, может быть, мирился бы с наличием учителей-литовцев, но для И. П. Корнилова и многих других чиновников учебного округа важнейшим критерием надежности учителя была его конфессиональная принадлежность, поэтому литовцы как католики в качестве учителей были нежелательны: «‹…› учебное ведомство не приняло означенных предположений, потому что оно не могло доверять детям литовских крестьян, которые, обучаясь в гимназиях, совершенно ополячились, были свидетелями польских манифестаций и смут, а иногда и участниками в них, и поныне находятся под сильным влиянием римско-католических ксендзов ‹…›»[518].

В июне 1864 года по указанию И. П. Корнилова инспектора гимназий Дмитрий Федорович Каширин и С. Попов получили задание объехать Ковенскую губернию и предложить места учреждения народных школ[519]. Кроме того, М. Н. Муравьев принял решение о необходимости назначения особого инспектора, поскольку литовцев необходимо было оградить от влияния католического духовенства и от польской пропаганды[520]. На эту должность И. П. Корнилов назначил уже упоминавшегося выпускника Историко-филологического факультета Московского университета, инспектора московской синодальной типографии Н. Н. Новикова[521], тесно общавшегося не только со славянофилами, но и с М. Н. Катковым[522]. Н. Н. Новиков приехал в Ковну 13 августа 1864 года и приступил к руководству процессом учреждения народных школ.

С. Попов, в задачу которого входила инспекция Шавлянского, Тельшевского и Поневежского уездов, предлагал в исключительных случаях оставлять в должности учителей и католиков, за работой которых, конечно, должен был следить старший учитель-православный[523]. Но И. П. Корнилов и Н. Н. Новиков приняли твердое решение, что учителями могут быть только русские, и этой позиции следовало придерживаться повсеместно.

После принятия решения о замене учителей-католиков православными в соответствии с инструкцией попечителя следовало найти будущих учителей, не только православных, но и знающих или желающих выучить литовский язык. Некоторые чиновники учебного округа, кажется, действительно не оставляли надежды найти или подготовить таких учителей среди местного населения. Директор Ковенской гимназии и помощник попечителя И. Я. Шульгин 7 июня 1864 года сообщил И. П. Корнилову, что уже нашел семерых мальчиков православного вероисповедания, готовых выучить литовский язык[524]. В том же месяце в сообщении, адресованном министру просвещения А. В. Головнину, М. Н. Муравьев пишет о наличии кандидатов в учителя, владеющих и русским, и литовским языками[525].

Однако такое, казалось бы, естественное решение проблемы (то есть достижение возможности договориться для учителя и учеников) требовало времени и средств. И времени, и средств, по мнению чиновников Виленского учебного округа, не хватало[526]. Поэтому Н. Н. Новиков предложил назначать учителями лиц, не знавших литовского языка. Свое предложение он обосновал тем, что крестьяне-мужчины понимают русский не хуже, чем польский, поэтому и для детей русский язык «не будет чем-то неслыханным»[527], однако, например, в отчете Д. Ф. Каширина отмечается, что большинство крестьян не понимает русского языка[528]. Чтобы не сеять сомнений в возможности решения этой проблемы, Н. Н. Новиков добавил, что ему удалось найти пятерых потенциальных учителей, владеющих и русским, и литовским языками, однако их умения еще не проверены, кроме того, всего для нужд губернии требуется не менее ста учителей-православных[529]. Осенью 1864 года также и И. П. Корнилов разделял мнение о невозможности найти учителей, владеющих литовским языком[530]. Поэтому было предложено перевести в Ковенскую губернию учителей из других частей учебного округа[531]. Это предложение, кажется, даже не рассматривалось серьезно. Власти не были готовы улучшать русское начальное образование в Ковенской губернии за счет других губерний. Н. Н. Новиков рассуждал о возможности учреждения специальной школы, в которой русские могли бы выучить местные языки и где могли бы готовить не только учителей народных школ, но и волостных писарей и уездных чиновников[532], однако эта идея не получила продолжения, очевидно, в силу отсутствия времени. Руководство Виленского учебного округа решило назначать учителями в учреждаемые народные школы выпускников православных семинарий внутренних губерний империи[533]. В 1864 году прибыло 39 кандидатов на должность учителей, в следующем году – 97, в основном из Вологодской православной духовной семинарии[534]. Почему были выбраны выпускники именно этих учебных заведений? Прежде всего, следует вспомнить, что у властей не было богатого выбора. Как уже отмечалось, учительские семинарии только учреждались (за исключением Прибалтийских губерний), педагогов не хватало и в других местах. Выбор выпускников православных духовных семинарий должен был гарантировать воспитание в русском, православном духе. Аспект мировоззрения, с точки зрения чиновников Виленского учебного округа, был гораздо более важен, чем педагогические способности семинаристов. Считалось, что воспитанники семинарий близки к крестьянам в социальном плане и не будут смотреть на них свысока. Кроме того, существовала надежда, что происходившие из сельского духовенства выпускники семинарий будут довольствоваться небольшим (150 рублей) жалованьем учителя и выдержат серьезное испытание недружелюбно настроенным окружением[535]. Можно вспомнить и о том, что именно этот аспект, то есть сходные бытовые условия, близкие социальные ожидания учеников и учителей, был одним из наиболее важных обстоятельств при обсуждении характера учителей-семинаристов и вопроса о жилищных условиях. Такое мышление подтверждает и бюрократическая переписка 1867 года о возможности предоставления работы в Ковенской губернии выпускникам Рижской православной семинарии. Н. Н. Новиков был склонен согласиться с возможностью трудоустройства воспитанников семинарии в школах, где обучаются латыши, однако он считал, что для литовских школ более подходят выпускники семинарий внутренних губерний, поскольку рижане «не могут знать русских песен», кроме того, «рижские семинаристы отличаются большим внешним лоском и привычками большого города, скорее других увлекутся знакомством со шляхтою и мелким дворянством», а прибывшие из внутренних губерний другие: «Сами они стояли ближе к народу; след<овательно> менее требовательны и более выносливы, чем дети рижского духовенства» и «привезут с собою простоту нравов русского сельского духовенства»[536]. Семинаристы из внутренних губерний империи, как полагал Н. Н. Новиков, говорили на более правильном русском языке, чем местные русские[537]. Поэтому только семинаристы, прибывшие из русских губерний, были способны обучить местных жителей правильному русскому языку.

Кроме того, в этом случае следует иметь в виду и контекст, характерный для всей империи. Прежде всего реформаторы, в частности министр внутренних дел П. А. Валуев, считали, что авторитет православного духовенства среди верующих можно поднять, расширив роль духовенства в народном просвещении[538]. По причине существования практически кастовой системы, не позволяющей сыновьям православных священников перейти в другое сословие, наблюдалось их «перепроизводство». Кроме того, по данным 1862 года, из 97 поступивших в Пинскую православную духовную семинарию курс обучения закончило всего лишь 6[539]. Также важную роль в этом контексте играла длившаяся уже