Читать книгу - "11 звезд Таганки - Михаил Александрович Захарчук"

на духу: ни одной постановки на Таганке не случилось без того, чтобы я месяцами не обивал порогов горкома партии и управления Мосгорисполкома. У меня одних партийных выговоров было аж 27 штук! Никому об этом никогда не говорил, не хвастался, но все знали прекрасно: Любимов может чего угодно натворить, набедокурить, а «разрулит» ситуацию только Дупак. Юрий Петрович сам, кстати, этого никогда не отрицал. И при этом я умудрялся ни разу не задеть более, чем обострённого самолюбия Любимова, поскольку очень деликатно, почти гомеопатически влиял на «епархию» худрука – репертуарную политику и распределение ролей. Приведу такой пример.

С Володей Высоцким у меня были отношения, как у отца с сыном. В отличие от Любимова, я с поэтом и бардом ни разу не общался даже на повышенных тонах, не говоря уже о том, что мы никогда не ссорились. Однажды он говорит: «Николай Лукьянович, жуть как хочу Гамлета сыграть. Нельзя ли у нас его поставить?». А Юрий Петрович тогда в очередной раз пробивал «Живого» по Можаеву. И то была его идея фикс, осуществить которую смог лишь после возвращения из эмиграции, выставив этот спектакль главным условием возвращения. Поэтому ни о какой другой вещи в 69-м году он и слушать не хотел. А партийное руководство на меня наседало: вам нужно ставить классику. Любимов предложил «Хроники» Шекспира, но последовал отказ из-за некоего политического подтекста. Прошло ещё какое-то время и нам заявили: «Таганке» разрешается поставить любую пьесу Шекспира, кроме никому не известных «Хроник». На свой страх и риск я сказал, что мы готовы поставить «Гамлета». Возражений не последовало. Выходим с заседания реперткома, а Любимов чуть ли не за глотку меня хватает: «Какого чёрта вы с этим «Гамлетом» вылезли?! Вы хоть представляете, кто из наших недотёп играть-то его будет?» – «Ну почему, можно Высоцкого попробовать» – «Не смешите меня! Из Володи такой же принц Гамлет, как из меня «балерун» – «Юрий Петрович, а давайте объявим конкурс». Он как-то сразу согласился и взялся репетировать с Филатовым, второй режиссер Глаголин – с Золотухиным, ну а я – с Высоцким. Через месяц состоялся показ. И Высоцкий «вынес» всех, как первоклашек!»

– Не за это ли он вас упомянул в стихотворении, посвящённом Любимову? Имею в виду: «Быть иль не быть?» мы зря не помарали./ Конечно – быть, но только начеку./ Вы помните, конструкции упали?/ Но живы все, спасибо Дупаку».

– Может быть, и за это. Любимов же требовал конструкцию для «Гамлета» сделать стальной, а я настоял на алюминиевой. И дешевле, и, как оказалось, безопаснее. На одной из репетиций вся та махина обрушилась, но чудом никто из артистов не пострадал. А, может, Володя вспомнил, как я из-за него первый раз покинул Таганку. Он хотел приобрести для Марины какой-то дивный кулон, но денег не имел. Я его и отпустил на три дня к золотоискателю Вадику Туманову в Магадан. Там Володе пообещали десять тысяч рублей – сумасшедшие деньги по тем временам. А тут Любимов как раз пригласил великого режиссёра Жана Вилара на «Гамлета». «Где Высоцкий? Какие гастроли!? Вы в своём уме? Вы не имели права!». И всё в таком же духе, чуть ли не с матом при зарубежном госте. Ну я и откланялся: «Честь имею!»

– Не сожалеете о своём возвращении на Таганку? Ведь, как говорится, нельзя в одну воду реки вступить дважды…

– Пожалуй, что товарищ Гераклит из Эфеса, сказавший эту фразу, был прав. Но ты понимаешь, это я сейчас задним умом крепок. А тогда же был ещё полон сил, хотелось действовать. Тем более, что после возвращения Любимова в театре стали происходить интересные события. Его не утвердили директором – назначили Илью Когана из ТЮЗа. Гастроли в Париже прошли отвратительно. Да еще Юрий Петрович в интервью назвал министра культуры Демичева «химиком» и говорил, что нет свободы в СССР. Коган не смог этого дурацкого выпада в инстанциях смягчить, как это всегда делал я. И, когда труппа вернулась из Парижа, встал вопрос о закрытии театра. Тогда Любимов быстренько настрочил слёзное письмо Брежневу: «Окажите мне высокое доверие» и всё такое прочее. Одновременно попросил, чтобы и меня вернули в театр. Брежнев спустил первому секретарю МГК КПСС Виктору Гришину директиву: «Окажите доверие художнику Любимову, и верните в театр Дупака». Театр мы сохранили, но буквально на второй день нам прекратили стройку нового здания, для которого ты стулья финские спасал. Я же затевал её на свой страх и риск, как внеплановую. Помогали и Главмосстрой, и МГУ, и 1-й часовой завод. Дивизия Дзержинского каждый день выделяла 20 солдат на стройку. Тогда приобрести стройматериалы было трудно, и мы их «доставали». Высоцкий бесплатно выступал для разных организаций, он был нашей «козырной картой». А мы для всех «спонсоров» делали концерты, играли спектакли. Было сотрудничество, удивительная атмосфера уважения, дружбы. А ещё – озорство, риск. Что-то нам запрещали, давали выговоры, следили за нами. Но жизнь была интересной. А Юрий Петрович, мало того, что никогда и ни в чём нам не помогал, так ещё и на каждом шагу начал ставить нам палки в колёса. Например, заявил однажды: «На кой хрен нам нужно новое здание? Это кавалеристу Дупаку захотелось шашкой помахать, чтобы молодость вспомнить». Потом собрал всех и заявил, что будет строить жизнь театра по западному образцу. То есть, заключит контракты с необходимыми ему актерами, остальные – свободны. Причем с некоторыми договор будет только на один спектакль. Вот тогда против него выступили и Леонид Филатов, и Инна Ульянова, и другие, кто так ждал его возвращения. Ну и я понял, что мне дальше с этим человеком не по пути. И ушёл тихо, не хлопнув дверью. Не в моих это правилах кулаками махать после драки…

Покинув родной, собственными руками возделанный, сердцем холёный Театр на Таганке, Николай Лукьянович некоторое время возглавлял Центр-музей Высоцкого. Затем многие годы был советником генерального директора театра «Уголок Дурова». И никогда не прерывал концертной деятельности. За те годы, что находится «на вольных хлебах», побывал со спектаклями и концертами более чем в полусотне городов России!

Из моего дневника последнего времени:

«5.10.2017, четверг.

Поздравлял Николая Лукьяновича Дупака с днём рождения. Сегодня ему 96 лет. Девяносто шесть! Бляха-муха, ей-богу, не верится, что человек в его возрасте может быть таким активным, деятельным и с такой прекрасной памятью.

– Я тебе говорил про наши таганковские рекорды?

– Не помню. Наверное, говорили.

– Так вот ты запиши себе, авось пригодится. В семидесятые годы мы давали по 500