Читать книгу - "11 звезд Таганки - Михаил Александрович Захарчук"

И вот, когда шла премьера, в зале случилось сразу три обморока. Сознание потеряли двое мужчин и одна женщина. По такому случаю в театр приехал сам заведующий «Скорой помощью». Сделав всё, что требовалось в подобных ситуациях, врач стал прохаживаться по фойе театра и разглядывать фотографии, висящие на стене. На одном портрете был изображен человек, удивительно похожий на его погибшего однополчанина. На всякий случай фронтовик уточнил у билетёрши: «Кто это?» – «Наш директор театра – Дупак Николай Лукьянович». Ефим Аронов (а это был именно он!) бросился в кабинет, где боевые побратимы и обняли друг друга. Уже потом, многие годы кряду однополчане встречались и на площади у Большого театра, и в Александровском саду, и в музее боевой славы 6-го гвардейского кавалерийского корпуса. Между прочим, в этом же прославленном соединении воевал и замечательный кинорежиссёр Ростоцкий – большой друг Дупака. Если бы не их сердечные, товарищеские отношения, то мы никогда не имели замечательного фильма "А зори здесь тихие". Ведь идея картины пришла к Станиславу Иосифовичу именно после того, как он несколько раз побывал в театре на Таганке, где шёл спектакль по одноименной повести Бориса Васильева.

За время боёв Николай Дупак был трижды тяжело ранен: в горло, в левую руку и в ноги. Дважды ранен легко и дважды контужен. Один раз – тяжело с долговременной потерей слуха и речи. Лечился в полевых условиях, в госпиталях Мичуринска, Москвы, Куйбышева, Чапаевска, Актюбинска. Кстати, в этом казахстанском городе Дупак встретился с родным братом Сергеем, тоже тяжело раненым. Здесь же, едва встав на костыли, организовал при местном Дворце культуры нескольких спектаклей и концертов. Собранные средства отправил на строительство танка Т-34. И такой танк под названием «Актюбинск» был собран! В этом же госпитале Николая Лукьяновича комиссовали. Несмотря на инвалидность, он не смирился с положением калеки-пенсионера. Ежедневно тренируя до изнеможения мышцы рук и ног, голосовые связки, встал на ноги без костылей, восстановил речь и слух. В этом благородном деле неоценимую помощь ему оказал Александр Давидсон, который до войны был помощником у Довженко. На фронт пошёл добровольно. Его тяжело ранило. Лежал в одной палате с Дупаком. Когда последнего «списали под чистую», Давидсон через Постпредство УкрССР организовал комиссованному герою-инвалиду возможность участвовать в сьёмках фильма "Украина в огне". Это было серьёзным экономическим подспорьем во времена, когда столица находилась на военном положении. Как только его сняли, Дупка устроился на работу в театр имени Станиславского. В труппе преобладали такие же, как он фронтовики: Пётр Глебов, Аркадий Кругляк, Лев Елагин. Признанным лидером коллектива был Василий Иванович Качалов.

– Львиную долю своей жизни – многим более семи десятков лет – я отдал театру и кино. Но так, оглядываясь сейчас на прожитое, должен со всей откровенностью признаться: лучших времён, чем в театре Станиславского, мне переживать не приходилось. Двадцать славных лет. Там были мои друзья-соратники: Пётр Глебов, Женя Урбанский, Женя Леонов, Женя Весник. Такое, знаешь, уникальное поколение с нулевой составляющей бытового, творческого цинизма и меркантильности. Долг перед отечественным искусством являлся для нас превыше всего. Как полагаешь, почему я попал в Театр на Таганке? Да только лишь потому, что те годы по всей стране ширилось так называемое Вагановское движение (что-то по типу гагановского), когда люди искусства добровольно шли на самые трудные участки работы. А Таганка считалась не просто трудным – безнадёжным участком.

– Николай Лукьянович, я прошу вас с максимальной точностью изложить события сорокапятилетней давности исключительно для восстановления исторической справедливости. Итак, как всё было на самом деле?

– Начну с того, что мне очень бы не хотелось прослыть запоздалым склочником, человеком, сводящим застарелые счёты с кем бы то ни было, тем более с Любимовым, которому я сделал очень много добра. Он же меня тем добром никогда не баловал. Но это дела давно минувших дней, и я наших непростых отношений ворошить не собираюсь. Тем более, что Юрия Петровича уже нет в живых. А вот по театру скажу тебе действительно одну только правду. Она такова. Меня работники горкома партии пригласили директором и артистом в Московский театр драмы и комедии, когда он назывался просто «Таганка». Главным режиссером там с 1945 года был Александр Плотников. А я пришел туда 2 сентября 1963 года. На всякий случай, Любимов ещё преподавал в Щуке. Я собрал коллектив, который годами раздирали склоки, свары, различные неприятности и сказал: «Уважаемые коллеги, мне в горкоме партии предложили поработать у вас играющим директором. Но я честно вам признаюсь: считаю себя артистом средней руки, а потому выходить на сцену не буду. Сосредоточусь исключительно на директорских обязанностях. Обещаю вам работать честно, на совесть и прошу вашей поддержки».

Так и работал. За короткий период сделал немало в плане оздоровления микроклимата в коллективе. Но мысль о главном – репертуарной политике театра – меня ни на миг не покидала. Печёнкой чувствовал, что здесь нужны какие-то нестандартные решения. И как раз в те поры моих терзаний, зашёл ко мне дружок молодости директор Театра киноактёра Юрка Зодиев. О чём мы говорили, уже не помню, но то, что от него я впервые услышал об очень недурственном спектакле из Щуки – точно. Давай, говорит, сходим, посмотрим. Знающие люди, мол, говорят, что очень оригинальная вещь. Ну я и согласился. И Юрка оказался прав: спектакль «Добрый человек из Сезуана» мне откровенно понравился. Была в нём, понимаешь, некая особая живинка, которой в других московских театральных постановках не наблюдалось. Спустя некоторое время Зодиев пригласил к себе в гости Любимова с Целиковской – они тогда жили вместе в доме № 18 по Новинскому бульвару. И мне позвонил: приходи, познакомлю с теми, кто «Доброго человека» ставили. И вот мы сидели за столом, дискутировали, выпивали. Я возьми и предложи: а слабо вам, Юрий Петрович, со всем курсом прийти в наш театр? И ты не поверишь, но Любимов сразу и категорически не согласился! Ему союзное руководство Минкульта обещало устроить театр во Дворце культуры в Дубнах. А район Таганки тогда прочно ассоциировался лишь со старой тюрьмой и поэтому был очень не престижный. Но что-то там не срослось с «учёным заповедником», и Любимов уже сам мне позвонил: «Ваше предложение остаётся в силе?» Разумеется, я ответил утвердительно. И вдобавок пригласил к нам на работу ещё и Люсю Целиковскую. Скажу со всей определённостью: эта выдающаяся актриса сыграла без преувеличения, огромнейшую роль в жизни самого Любимова и в становлении Театра на Таганке. Если