Читать книгу - "Другие времена. Антология - Антология"

благодарили режиссеров, директоров картин (производителей?), съемочные группы, своих собак и кошек, а также осветителей и телефонисток. Целовались почти все, и многие прижимали к себе с таким трудом полученную золоченую статуэтку, трое — плакали, один — заикался…

— Он, — тихо ойкнула Нелли, прижимая руку с ртутным термометром к груди. Ртуть полезла по Цельсию к сорока — зашкалила, сменила шкалу-мужика, уцепилась за Фаренгейта и успокоилась.

— Кто он? — полюбопытствовал в свою очередь Грей, охнув, но уже совсем по другому поводу.

— Супермен.

И тут-то и въехал на сцену, весь в черном, на четырех колесах человек, с абсолютно синими глазами и абсолютно парализованный. На очередных конных съемках многосерийного телевизионного фильма пятилетняя американская кобыла «Utah-beach» сбросила супермена Голливуда себе под копыта, видимо, следуя русской транспортной поговорке: «Что с возу упало, то пропало», супермен упал, но однако не совсем пропал (какие люди в Голливуде!), а просто перескочил из седла… прямо в индивидуальную коляску. От супергероя Супермена суперсерии, за супертенью которого гонялось все суперженское население Нового Света и отдельные личности-тени из Старого, остались только… два синих вызывающих глаза, переносной (на батареях) дыхательный аппарат «Подыши еще» да четыре блестящих колеса. Но когда эти прекрасные останки выкатились на сцену, вся эта праздничная цветная масса вскочила, как один, на ноги, и гром, похоже, искренних аплодисментов на время затмил «бурные, продолжительные, переходящие в овации…» великих обязательных политтусовок и конгрессов. Хлопали, кричали, стучали ногами, а супермен сидел на пустой суперсцене в своей автоматической коляске «Роллс-Ройс» со своим личным, дыхательным, портативным «Поживи» и с удивлением спокойно смотрел вниз на своих соотечественников. Казалось, в его синих глазах таились полунасмешливые вопросы, которые он недавно сам разрешил: «Почему вы так ликуете? Вам нравится мой обрубок? Мои все четыре колеса, на надувных? Избавились от конкурента? Подождите… вы еще не видели в работе мой портативный»…

Бернар смотрел прямо в «Кассандру», и что-то в этом выехавшем «получеловеке» по-человечески, а не полу, говорило лично ему, было странно знакомо. Но что? Этот мучительный для Грея мыслительный процесс в тот вечер внезапно прервала мадемуазель Нелли:

— Я от него… балдею.

И сейчас, когда «Кассандра» ничего плохого, кроме «балдения» не предвещала, и карающие иглы дежурных медсестер не угрожали валяющимся в кровати усталым полуживым ягодицам, Бернар вдруг вспомнил единственную личную встречу с этим заморским синеглазым героем. Четыре года назад он приехал в Нью-Йорк пощелкать ножницами, потрогать пианино и девочек, перенять и передать, сделать десяток-другой причесок «восемь с половиной» (на изготовление каждой уходило восемь с половиной часов) à la Angela Davis, ну, той пантеры черной, ангела-налетчицы, Аньки-пулеметчицы. Его приятельница, экстравагантная американка — Еstele Waterloo, исступленно стригла, а не сливала весь Нью-Йорк, но особенно выстригала-вылизывала всех начинающих киноартистов и киноартисток в специальном созданном агентстве «Breit Adam’s-2» на Седьмой авеню, в доме 1288. Как бы приветствуя званых гостей «Adam’s», в центре тротуара мощный паровой гейзер легким паром (с легким паром) лупил почему-то вверх. А справа у входа (для симметрии?) хрупкая девушка в кремовом костюме и в черном цилиндре каждый день пощипывала с достоинством струны золотисто-зеленой арфы. За десять долларов, что-то совершенно незнакомое, из Гершвина.

Под малиновый гершвинзоновый перезвон Грей сушил тяжелым железным феном — ровесником войны за полный Indépendance (и полную Независимость) мокрые звездные головы, мел обычной деревянной шваброй только что отрезанные многообещавшие кудри и локоны, чистил до блеска бронзовые подножки «Show-boat» — a и с большим удовольствием впитывал эту сумасшедшую парикмахерскую атмосферу Нового Света. Однажды «старина», тот, который въехал сейчас в «Оскар» на шинах, на сцену… тогда еще в полной форме и тоже на шинах, подрулил к «Adam’s»-у на абсолютно белом кабриолете «MGB» с зеленым номером ЕВ-6775, New-Orleans и с игривой никелированной итальянской штучкой-надписью: гараж «Piretti». Не открывая дверцы, идол Нового света перемахнул через нее и быстрым шагом вошел в салон на радость всем присутствующим. Он бросил Бернару, который сидел спиной к выходу за пианино и бренчал только что родившуюся, еще совсем зеленую мелодию, с таким же зеленым, еще совсем недоразвитым (в лесу родилась елочка?) текстом: «Маленькая елочка, ты моя ель — колыбель…».

— Привет, старина…

— Салют, — кивнул Бернар, не оборачиваясь. Estel Waterloo заходила ходуном и waterloo-фом кинулась усаживать красивого супергостя в лучший супержелезный «Show-boat». Но это было так давно… в другой жизни.

Лейла Бегим / Прага /

Лейла Бегим родилась в Азербайджане, в Баку. Член Союза писателей Азербайджана, Европейского конгресса литераторов, Британского Поэтического общества. Автор ряда поэтических сборников, изданных на нескольких языках. На чешском издается в переводе Милана Дворжака. Автор и соавтор пьес, две из которых посвящённые Карабахской тематике («Мечтающие мальчики» и «Черные подснежники») поставлены в Баку народным Артистом Азербайджана Вагифом Асадовым. Автор идеи и сценария поэтического спектакля «Leyla Fons Vitae». Автор идеи и либретто к рок-опере «Immolatio». Обладательница различных литературных и общественных премий. Миниатюрная книга Лейлы Бегим, изданная на четырёх языках, размещена в Азербайджанском Музее Миниатюрной Книги. Соавторская работа Лейлы, короткометражный фильм «Beyond the wall», созданный в 2020 году, стал призером ряда международных кинофестивалей. Лейла — мама четверых детей. Живет в Чехии.

Плач по Карабаху

(Поэма или венок нетрадиционных сонетов)

1

Карабах, коронованный Богом,

Я тебя полюбила с рождения —

Ты мой первый глоток вдохновения —

колыбельной, распетой с любовью.

Разливаются реки по строкам…

В них мечта моя, милый, заветная.

Разнесу ее рифмой по свету я,

Вопрошая о самом высоком…

Певчих птиц твоих гнезда брошены

Свили новые грифы, коршуны,

И затихли рулады все звонкие.

Без тебя быть счастливой сложно мне…

Четверть века мы с болью прожили,

Карабах, обезглавленный войнами.

2

Карабах, обезглавленный войнами,

Я во сне тебя видела в злате.

Горы скинули летнее платье,

А леса были в тоненьком войлоке.

Но кружили голодные вороны

Над твоими курганами в поле.

Я бежала от крика и боли,

А проснулась — душа вся заклёвана…

Мне б взглянуть в твои очи синие!..

Опереться на плечи сильные,

Окунуться в объятья свободные.

Весь ты выщерблен пулями — минами!..

Как помочь, Карабах тебе, милый мой?