Читать книгу - "Другие времена. Антология - Антология"

родилась в Нью-Йорке, в семье русских эмигрантов. Правнучка писателя Евгения Чирикова. Окончила Монтанский университет, получив бакалавр по английской и французской литературе. В 1981 г. получила магистерскую степень по славистике в Мичиганском университете. С 1994 г. живет в Киеве, в настоящее время руководит Арт-Лит Салоном «Бриколаж» и является директором издательства «Каяла», которое издает художественную литературу, беллетристику, и нон-фикшн.

Навеяно розой ветров

I

Мы все еще

под колпаком

розы ветров,

наше пока не

урочище и не

подурочище, а

целый мезорельеф,

обжитый то мышами,

то мельницами. Где

пересеклись линии

бытия антропософского

моего? В софизме сферы.

И как нам повезло,

в очередной раз быть

носимыми движениями

ветров со склонов Лысой

Горы, вдоль Днепра и

между Голосеевскими

окопами, по стопам

генерала Власова, да,

и его 37-й армии.

II

Видать, я дожила

до такого пойменного

речного безумия без

вида на море или

выхода к нему. Азимут

не доходит до дому.

Стрелки сдвинулись.

Пространство сузилось,

превратилось в грядку.

Роза ветров не в шутку

разогнала мелких бесов

с кучек, покамест цвели

абрикосы — всуе, всуе, как

и все прелести Оригена.

Потушив пылающие костры.

С берегов Припяти, где град, мор,

саранча, все впереди, — роза двинулась

и пересекла всю латифундию.

Далее со златых уст Иоанна

промироточило очередное чудо —

творное. Кто эти близнецы неверующие

с обратным знаком, на Страстную?

Захлестнуло их это византийское

обрядоверие, магия мещанства.

Остальные на карантине, соблюдающие

дают вызов проскомидии. За шеломами

идет подготовка фарисеев к обнулению.

Но мы пока от этого освобождены, будучи

на правобережной части поймы реки Днепр,

где идет своего рода жертвоприношение.

Любовь в военное время

Воздух мерцает пыльцой, вопреки

смогу и дымке. Расплавляются

органы чувств. Мне мерещатся

танки, снующие, как мыши, по полю

через границу. Вооруженная нечисть

обновляет значение статуса

солдата (не)счастья. Все ощущения

любви нонче ограничены общим

выживанием, не более того.

Плотная листва заполняет мой сад

цветением, вдохновляя пока

над головой не появятся самолеты,

гражданские ли они? Неужели я одна

зрю через оптику Эльвиры Мадиган

Анданте Моцарта в фа мажоре

Концерта № 21 для фортепиано,

оглушающее меня синестетически

на фоне клубники со сливками?

Синестезия — это и есть способ выживания.

Ощущение вечности, почти компульсивное, где

мир — это запах и звук летнего бриза при

рассвете у самого Азовского моря. А там,

неподалеку, война взрывается вонью,

разрушая все, что ты прежде осознавал.

Волей-неволей ты ведешь счет количества круп

в кладовой, кошачьих кормов, соли, мыла,

спичек, кофе и чая. Мы выживем. С любовью.

Клевер луговой

Дарила тебе во сне

огромный вазон

клевера лугового,

к удаче, что ли?

Или это так нас

трехлистный знак

преследует, рассекая

моря, копыта, сушу,

личность и сознание.

А я в саду всё высаживаю

розовый клевер в борьбе

со снытью, представляешь?

Клевер — это же и clever-clover,

насыщенный азотом, он

обогащает почву под ногами

и пополняет пневму. Может,

это имелось в виду во сне?

Пополнение пневмы путем

разделения воздуха на азот,

кислород, аргон? Не-а, намекает

один из твоих полевых командиров,

предупреждая меня во втором сне:

— Не принимайте желаемое за

действительное! — угасая, сказал он.

Рябиновые ночи

В первую рябиновую ночь,

когда ушла Лёля, как буква

«Ё» из современного алфавита,

наш ковидный Овидий (КО) вышел

из подполья на берег того же

притока Днепра, где они

с его дружбанами заседали тогда,

в конце прошлой зимы, и еле

держась от горя выкурил

самокрутку одиноко. Дул

западный ветер, где-то там

на Неве лёд давно тронулся,

от треска холодок прошелся

аж до мозга костей нашего КО.

Не будучи славянофилом или

особым сторонником родной

мовы, КО все еще ярко помнил

свои хождения за три моря

в лихие девяностые, от Черного,

до Балтийского, до самого

Архипелага в Белом море,

на входе в Онежскую губу,

где они с Лёлей на байдарках

проникали в северные края,

и там в морошке и голубике

резвились, тешились, любили,

пока гормоны не подвели,

и выродилось новое племя

уже на берегах Десны. КО

все дымил и вспоминал,

стенания дерзкие любви к этой

самой миловидной продавщице

тютюна на округе, на берегу

притока Днепра. Но память

имеет свои подвохи, страсти

переродились, а он загрустил

по своей тютюнице еще сильнее.

Хотя, видать дело — табак.

Владимир Загреба / Париж /

Владимир Алексеевич Загреба — русский писатель. С 1976 живет и работает во Франции. После выхода в переводе на французский романа «Летающий верблюд» критика говорит о нем, как о «русском Джойсе». Член французского ПЕН-клуба. Сын офицера, погибшего при обороне города. Жил на Росстанной улице. Выпускник Суворовского военного училища. Окончил медицинский институт, затем Институт театра и кино. Живет в Париже.