Читать книгу - "Проклятие прабабки. Книга 1 - Анна Чернышева"

— Хватит уже валяться, там у Мурки котята народились! Она их за шкирку в кухню принесла! Побежали смотреть, Танечка, милая, — запыхавшись, проговорила она. — Ну же, пошли! Ты ведь уже встала!

Варя капризно смотрела на меня, и на её лице уже угасало то волнение, которым она спешила поделиться со мной.

— Пошли, — сказала я, слезая с кровати. Вопросительно посмотрела на мать — можно ли? Та кивнула, и я, нащупав туфельки, устремилась вслед за Варей.

Мы выбежали в коридор и я, всё ещё чувствуя слабость, немного подотстала. Варенька добежала до лестницы и оглянулась! Скорей, скорей, — подгоняла она меня.

На лестнице я споткнулась, но она меня удержала и, не отпуская теперь совсем, потянула за рукав на кухню. Там, среди ровных стопок тарелок, полотенец и медных сковородок, носилась наша Дуняша. Полная, румяная, в чистом переднике на необъятной талии, она укладывала на железный лист ровными рядами белые пирожки и смазывала их разболтанным яйцом. Иногда, если маменька разрешала, то Дуняша доверяла мне полотняную кисточку и я с удовольствием помогала ей с этим важным делом.

Вдали от всей этой суматохи, в дальнем углу, стояла коробка, в которую чья-то добрая рука сложила несколько газет. Посреди коробки возлежала наша серая кошка Мурка — дородная матрона, которая вальяжно расхаживала по нашему дому своими мягкими лапками в белых носочках.

Сейчас же в ее бок уткнулось сразу три котёнка. Чёрный, серый и белый. Я восхитилась! Все разные, эти пушистые комочки толкались лапками в Муркин живот и жалобно попискивали.

Варенька схватила беленького котёнка и поднесла к моему лицу. Тот беспомощно махал лапками и дёргал закрытыми ещё глазками. Крошечный ротик открылся и завопил на всю кухню. Мурка встрепенулась, привстала и требовательно мяукнула в ответ.

Мне стало жаль малыша, и я отобрала его у сестры, наставительно проговорив:

— Варенька, не трогай! Пусть он поест, ты разве не видишь, что они обедают?

Сестра сморщилась от обиды, открыла рот и заревела. Тут же подлетела Дуняша с закатанными до локтей рукавами, с коридора я слышала торопливые мамины шаги. Над хулиганкой тут же образовалась сердобольная команда, члены которой пытались успокоить громкоголосую Варю.

Мама укоризненно посмотрела на меня.

— Ну что вы опять не поделили?

— Мам, она котёнка обижала, а я ей не давала, — честно ответила я. — Я её не трогала, честно! Вообще не знаю, чего она заревела!

Мама строго посмотрела на меня и сказала:

— Таня, иди в кровать. Ты ещё не окрепла, нечего тебе здесь делать, — и отвернулась утешать сестру.

Я уже сама была готова зареветь, поэтому шмыгнула носом, развернулась на крошечных каблучках и побрела в сторону комнаты. Там, наверное, нянюшка уже проснулась, сейчас будет мучить меня или книжкой, или какой-то болтовнёй, а на улицу опять не выпустит….

Я повернулась на другой бок и проснулась. Ясно осознавала где я — в деревенском доме в Васильевке, лежу на диване в большой комнате и сейчас начало двадцать первого века. Но всего минуту назад я точно также ощущала, что я девочка Танечка, лет восьми-девяти от роду, живу в большом двухэтажном доме и окружена нянюшками, кухарками, служанками. Мне было жаль, что я проснулась и не досмотрела, чем там всё закончилось. Температура немного спала, но невыносимо болело горло и голова. Я прошла на кухню и поставила чайник. Мне не хотелось выныривать из дремоты и терять то ощущение, которое пришло ко мне во сне.

Кое-как заварив себе теплое питье, я выпила очередную таблетку аспирина и вернулась к дивану. Казалось, что слишком активными действиями я расплескаю свой сон, поэтому поставила кружку с недопитым чаем на пол и отвернулась к окну. Закрывая глаза, страстно желала вновь очутиться там, в старинном доме, у маменьки на коленках.

— Танька, я себе взяла белого котёночка, а серенького отдала Тимошке, поэтому тебе остался только чёрный, — сообщила мне Варенька, сидя на кровати и болтая ножками. За окном было темно — значит, наступил вечер. Её длинные кудрявые волосы были расплетены и покрывалом спускались на плечи. Мы с ней словно чужие — я беленькая, светлоглазая, с нежной бледной кожей, которая краснеет под солнечными лучами. А она — тёмно-рыжая, с яркими фиалковыми глазами, румяная, а кожа её как топлёное молоко. Загар приставал к ней с первых дней мая и кожа становилась тёплая, смуглая, как вечернее Дуняшино какао.

Я уловила скрытое ехидство за её словами. Тимошка — это сын нянюшки, мой молочный брат. Он рос во дворе, рядом с нами, и был неизменным спутником наших игр. Варенька управляла им с малых лет, как хотела. А я Тимошку жалела да тайком таскала ему с кухни то конфету, то кусок пирога. Он всё проглатывал за мгновение, и я восхищалась этим его умением.

Я молчала, обдумывая слова сестры. Варя была младше меня всего на год, и во всём со мной соперничала. Мама часто закрывала глаза на её проделки, повторяя, что я старшая и должна быть благоразумней. А я и была благоразумной, поэтому тут же быстро представила, как грустно этому чёрному котёночку, что его никто не хочет, потому что у него цвет шёрстки не такой нарядный. И я уже была рада, что это несчастное создание будет под моим крылом, а не легкомысленной Вари.

— А я и хотела себе чёрненького, — хитро улыбнулась я. — Надо же, как ты догадалась, сестрица. Угодила мне!

Варя насупилась. Смотрела на меня исподлобья, проверяя — не вру ли я, не подшучиваю ли над ней? Но я сохраняла спокойное выражение лица и даже смогла ей улыбнуться.

— Как ты назовёшь своего беленького? — решила я перевести тему в безопасное русло.

— Не знаю пока, — задумчиво протянула она. — А ты своего как?

Я тоже задумалась.

— Не знаю, подумаю завтра, наверное, — широко зевнула я. — А теперь давай спать! Завтра, если будет солнце, то пойдём одуванчики собирать. Маменька обещала научить плести веночки.

На том и порешили. Таня уснула, а я проснулась снова. Даже не знаю, как мне относиться к такому вот телепорту. Что это было? Я перенеслась в свою прошлую жизнь? Та Таня — это тоже я? Всё было таким реальным. Я чувствовала ароматы деревянного дома, выпечки. Я чувствовала любовь к маме и легкое неодобрение к сестре. А где отец? Я не чувствовала его