Читать книгу - "Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко"

шотландские интеллектуалы, которые в первую очередь должны были предложить объяснение этого кризиса, как и пути его преодоления, были поражены безмерностью тех проблем, с которыми они столкнулись.

Не меньшее влияние оказала реформация и на социальные процессы в шотландском обществе. По мнению многих шотландских интеллектуалов XVI в., именно шотландские элиты должны были принять на себя ответственность за происходящий распад королевства и защитить его от множащихся пороков, поразивших все слои общества[170]. При этом, по мнению современников, опасность заключалась в том, что социальный распад сопровождался упадком права и образовательной системы, и задача аристократии заключалась в том, чтобы политическими действиями вывести страну из этого кризиса. Именно знать, которая традиционно олицетворяла Шотландию, должна была оздоровить ее. Но, как писал Джеймс Мельвилль в 1584 г., трагедия шотландской элиты заключалась не в том, что она злоупотребляла властью, а в том, что она эту власть не использовала и отказалась от той гражданской ответственности и социальной роли, которые должны были защитить общество от индивидуальных коррумпированных интересов[171].

Интересно, что аберрированное историческое сознание, как массовое, так и профессиональное, предпочитает рассматривать все параллели не с точки зрения анализа того, какие традиции прошлого сохранились в будущем, что было бы более логической интеллектуальной операцией, а наоборот – что в нынешнем состоянии вещей существовало в прошлом. Преодолевая эту традицию, можно отменить, что идеи дореформационного шотландского Возрождения, для обозначения которого появился даже специальный термин «кальвинистский гуманизм»[172], сохранились на протяжении двух столетий, и оказали прямое влияние на просветительскую интеллектуальную традицию XVIII века.

Поиск и порой «изобретение» предшественников реформации (изобретение – скорее, в духе X. Тревор-Ропера, чем Э. Хосбаума) было искушением, которое протестантским интеллектуалам XVI в. редко удавалось преодолеть. Но эти «изобретения» слишком часто оказываются иллюзией. Такой же иллюзией, какой являются многие попытки современных историков связать постреформаторские верования и культы с более ранними религиозными практиками[173].

История Шотландии следующих трех четвертей столетия, после 1560 г., часто рассматривается в категориях религиозной истории и характеризуется как промежуточный этап между двумя реформациями – религиозной реформой 1560 г. и трансформацией 1638 г. с ее ковенантскими идеями. Именно в эти семьдесят пять лет формировалось, по мнению Р. Мейсона, восприятие Шотландией самой себя[174]. И в обоих случаях католицизм, соперник реформационной традиции, пытался выжить. В 1580-1590-е гг. это стремление католицизма сохраниться было наиболее отчетливо. Достаточно взглянуть на названия принимаемых тогда документов: 1581 г. – «Недобрая вера» (менее известное название «Королевская вера»), акт, обличавший папистов, который в наибольшей степени будет иметь значение в годы первого Ковенанта 1638 г., но уже тогда закладывавший основы отношений между церковью и государством; 1584 г. – «Черные акты», принятые в период, когда корона устанавливала контроль над землями, включая церковные, и заставляла священников подписывать согласие на такой контроль; 1592 г. – «Золотой акт», документ, в котором повторялись привилегии реформированной церкви.

В период между двумя реформациями, 1560 и 1638-1640-х гг., в этот чрезвычайно важный отрезок шотландской истории, включающий жизнь трех поколений, произошли драматические, часто противоречивые, изменения. В долгий период правления Джеймса VI государство увеличивало свою власть, обретая новые ее механизмы, а также расширило социальные слои тех, на кого могло опираться. Среди таких сторонников государства после 1560 г. была церковь. При этом на всех уровнях – институциональном, идеологическом, коммуникативном – формируется то, что принято называть государство-нация, возникновение которого является ключевым сюжетом европейской истории Нового времени. Формирование национального государства, с одной стороны, способствовало, а с другой ограничивало процесс медленной реформации сверху.

Весь процесс реформирования шотландской церкви являлся исключительно результатом политики шотландских элит. Это был классический пример реформации сверху, инициированной элитами, осознававшими необходимость формирования единой общности. Европейская реформация XVI в. в целом тяготела к тому, чтобы быть жесткой и авторитарной. И это, считают историки, может быть отнесено как к локальному, гражданскому, типу реформации, так и к реформации королевской[175]. В этой связи интересно и другое. Ни один из представителей высшей шотландской элиты, которые занимали высшие административные посты, не лишился своего места в результате событий 1560 г., и лишь несколько городских советов по всей Шотландии попытались организовать заговоры[176]. Показательный и не часто встречающийся в истории факт единства среди административной элиты! К этому стоит добавить, что ни одна социальная группа, за исключением священников, часть которых присягнула на верность новому режиму, не лишилась своего статуса или власти. Шотландской реформацией был лишь подготовлен мягкий переход к новому правлению «богоугодного правителя», который сам будет расширять государственную власть. Вместе с тем, реформация обеспечила дополнительную защиту землевладельцам от короны, а монархии от лендлордов.

Акт «Королевской веры», только позже ставший известным как «Недобрая вера», вместе с актами парламента 1584 и 1592 гг. («Черные» и «Золотой» акты) свидетельствовали о решающем рывке в формировании национального государства с его стремлением расширить контроль над ресурсами и социальными группами, а также о попытках последующей реформации. В этой связи показательна судьба Эндрю Мельвилля, две ипостаси которого, бунтарь и поэт, отражают более важный процесс, связанный с изменением отношения монарха и подданных в процессе реформации. С одной стороны, Мельвилль являлся одним из лидеров религиозного протеста, объединившим вокруг себя оппозицию реформационным преобразованиям, а с другой, он в 1580-е и начале 1590-х гг. был наперсником Джеймса и придворным поэтом. Государство, стремившееся к продолжению реформации, привлекало на свою сторону бывших соперников. Многие из инициатив в продолжении религиозных реформ исходили от этого нового государства. Вторая книга порядка, принятая в 1578 г. Генеральной ассамблеей, столь же важный текст, что и Первая, и является одним главных результатов реформации сверху. Кроме того, первые попытки принудить в обязательном порядке использовать Библию тоже исходили не от церкви, а являлись результатом парламентского акта 1579 г. Да, собственно, и первый Национальный ковенант был полностью государственной инициативой.

Доказательством единения государства и церкви являются законопроекты октября 1581 г., подтверждающие предыдущее законодательство 1560 г., в котором осуждались прелюбодеяние, богохульство, бродяжничество, а также «суеверные обряды» прежней церкви. Помимо прочего, в законах 1560 г. постановлялось, что в каждом приходе должен быть пастор с «достаточной суммой обоснованного содержания»[177]. Эта зримо поддерживаемая государством деятельность, осуществляемая от имени праведного правителя, является важным этапом религиозной реформы, объяснение которого многое дает для понимания реформации в Шотландии. Теория «двух королевств», столь рьяно насаждаемая протестантскими историками начала XVII в., явно не объясняет имеющиеся факты. Зато очевидно, что после консенсуса, достигнутого между церковью и государством в 1596 г., стала формироваться церковная оппозиция.

Отношения между церковью и государством этого периода могут быть лучше описаны в терминах единения власти, нежели в категориях религиозной политики или просто религии. И центральными фигурами в этом