Читать книгу - "Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский"

годы жизни становлению и совершенствованию этой новой академической структуры. Сергей Федорович пребывал в угнетенном состоянии: аресты ученых и разгром Академии наук подкосили его – по свидетельству современников – и физически, и нравственно.

М. К. пытался сделать все от него зависящее, чтобы поддержать опального академика. Он принял деятельное участие в подготовке его юбилея в 1933 г. (70-летие ученого и 50-летие его научной деятельности), был одним из организаторов юбилейного вечера в Большом конференц-зале Академии наук, состоявшегося 1 февраля 1933 г. Помимо М. К., прочитавшего доклад «С. Ф. Ольденбург и русская фольклористика»[10], на торжественном заседании выступали академики и члены-корреспонденты А. П. Карпинский, Н. Я. Марр, И. А. Орбели, Ф. И. Щербатской. Одновременно появилась вторая статья М. К. – «С. Ф. Ольденбург как фольклорист»[11]. Наконец, именно М. К. инициировал юбилейный сборник (приглашал авторов, переписывался с ними, редактировал поступавшие тексты и т. д.) и лично доставил свежий экземпляр умирающему Ольденбургу. «Днем Азадовский принес ему переплетенный том юбилейного сборника», – записала в дневнике Е. Г. Ольденбург 6 февраля 1934 г.[12]

В эти последние недели М. К. не раз заходил к Ольденбургу – посидеть у постели умирающего. В заключительной части написанного им некролога сказано:

Я посетил его за три дня до смерти. Я увидел совершенно восковое прозрачное лицо. Уже потух взор живых глаз, уже было слабым его обычно горячее, сухое, нервное пожатие. Но не прошло и пяти минут, как исчезло невольно сковывающее меня ощущение последней встречи. Мы говорили о том, что надо отметить сорокапятилетний юбилей одной далекой сибирской собирательницы[13], что необходимо издать записанный ею замечательный сборник сказок[14]; что необходимо решительно поставить вопрос о расширении академической типографии и т. д. и т. д. <…>

Последние два дня он беспрерывно бредил. В бреду он кому-то доказывал, что нельзя печатать Фирдусси <так!> без комментариев, что Фирдусси нужно печатать тщательно[15], жаловался, что типография что-то задерживает… Этот предсмертный бред – нечаянный штрих в облике С<ергея> Ф<едоровича>. Невольно вспоминается образ, который любил применять сам С<ергей> Ф<едорович>, – образ часового на посту, до последней минуты жизни не выпускающего из рук винтовки[16].

Впоследствии М. К. хлопотал о том, чтобы издать статьи Ольденбурга по фольклору. В 1936 г. он составил такой сборник, намереваясь снабдить его своей вступительной статьей. Однако общая ситуация и конфликтные отношения с Е. Г. Ольденбург, в те годы неприязненно воспринимавшей М. К.[17], послужили препятствием к изданию книги. Сборник не состоялся.

Вскоре после декабрьского совещания началась подготовка к Первому Всесоюзном съезду советских писателей, состоявшемуся в августе 1934 г. В работе съезда принимал участие М. Горький, открывший его продолжительным докладом и завершивший кратким выступлением. Доклад был «установочным»; его отдельные положения, позднее широко растиражированные, будут многократно цитироваться в 1930‑е гг. – не только литераторами, но и фольклористами. Уделявший фольклору особое внимание Горький неоднократно высказывался по вопросам фольклора и, видя в «устном творчестве трудового народа» здоровую основу литературы, поддерживал фольклористические изучения в СССР.

Ю. М. Соколов, читавший лекции в московском Вечернем литературном рабочем университете, созданном в конце 1933 г. (ныне – Литературный институт им. А. М. Горького), сообщал М. К. 17 февраля 1934 г., что «лекции там стенографируются, будут к концу года изданы. А. М. Горький ими интересуется, ему присылается стенограмма каждой лекции» (70–47; 11).

Широчайшее распространение получат впоследствии слова из заключительной речи Горького на Съезде писателей 1 сентября 1934 г.:

…начало искусства слова – в фольклоре. Собирайте ваш фольклор, учитесь на нем, обрабатывайте его. Он очень много дает материала и вам, и нам, поэтам и прозаикам Союза. Чем лучше мы будем знать прошлое, тем легче, тем более глубоко и радостно поймем великое значение творимого нами настоящего[18].

Коснувшись песенного творчества разных народов и упомянув об известных собраниях и собирателях народных песен, Горький сказал:

Старинные, грузинские, украинские песни обладают бесконечным разнообразием музыкальности, и поэтам нашим следовало бы ознакомиться с такими сборниками песен, как, напр<имер>, «Великоросс» Шейна[19], как сборник Драгоманова и Кулиша[20] и другие этого типа. Я уверен, что такое знакомство послужило бы источником вдохновения для поэтов и музыкантов и что трудовой народ получил бы прекрасные новые песни – подарок, давно заслуженный им. <…> Не следовало бы молодым поэтам нашим брезговать созданием народных песен[21].

Эти слова Горького, как и другие его суждения о фольклоре и фольклористике (в письмах, статьях, очерках, заметках, устных выступлениях и т. д.), станут основополагающими для советских ученых. Горький воспринимается в 1930‑е гг. «не только как писатель, но и как теоретик фольклористики»[22]. Появляется целый ряд работ на тему «Горький и фольклор» (Б. А. Бялика, А. Л. Дымшица, Н. К. Пиксанова и др.). Трудно найти работу какого-нибудь фольклориста 1930‑х гг., не содержащую отсылки к той или иной фразе Горького. (Не являются исключением и работы М. К.)

В целом же ситуация, сложившаяся после писательского съезда, благоприятствовала фольклорной науке. Сближение фольклора с литературой, официально провозглашенное на страницах центральной печати и подтвержденное совещанием 15 декабря 1933 г., создание Фольклорного бюро или Фольклорной комиссии при Союзе писателей[23] и т. д. – все это открывало, казалось, неограниченные возможности для собирателей, исследователей и публикаторов народного творчества. «В „Литгазете“, – писал Ю. М. Соколов 18 октября 1934 г., – читал об издательских планах Академии наук[24]. И там фольклор… фольклор… фольклор» (70–47; 7).

Внимание к фольклору проявляют ведущие советские журналы. «Вскоре получишь приглашение (как и ряд других ленинградцев) писать статьи по фольклору в ж<урнал> „Лит<ературный> Критик“. Он развертывает большой отдел фольклора. Меня просили помочь в организации его», – сообщает Юрий Матвеевич в Ленинград 11 ноября 1934 г. (70–47; 10 об.)[25].

Оживление фольклорной работы в стране не могло не повлиять на статус М. К. – его позиции укрепляются. Помимо руководства Фольклорной секцией в Институте антропологии и этнографии, он принимает ближайшее участие в делах журнала «Советская этнография» – как автор (7 публикаций за 1933–1935 гг.) и как организатор текущей работы.

В этом журнале М. К. публиковался еще в 1926–1927 гг. (рецензии и заметки), однако к началу 1930‑х гг. журнал изменил свой облик: академическая «Этнография», руководимая С. Ф. Ольденбургом, превратилась в боевую «Советскую этнографию». В редакционной заметке, открывавшей первый номер журнала за 1931 г., провозглашалась «задача перестройки этнографического исследования на основе марксистско-ленинского метода и в тесной