Читать книгу - "Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас"

сувалкской и мариампольской гимназий для нужд литовцев[492]. По повелению императора предложение Учредительного комитета 16 июля того же года было рассмотрено Комитетом по делам Царства Польского в Санкт-Петербурге. Комитет поддержал реорганизацию сувалкской и мариампольской гимназий и предложил учредить в университетах в России, прежде всего в Санкт-Петербурге и в Москве, не менее десяти стипендий для воспитанников сувалкской и мариампольской гимназий литовского происхождения, демонстрирующих особые успехи в изучении русского и литовского языков и готовящихся к научной и педагогической деятельности. Предусматривались выплата стипендии в размере 360 рублей в год и оплата дорожных расходов. Стипендиатов должен был выбирать педагогический совет гимназии, утверждать – начальник дирекции школ[493]. После того как император благословил реформу средних школ в Царстве Польском, реформа 13 (25) августа 1866 года еще раз была внесена в повестку дня Учредительного комитета. Учредительный комитет, по сути, повторил постановление о реформе сувалкской и мариампольской гимназий и о «литовских стипендиях», было конкретизировано количество назначаемых стипендий – десять[494]. Появление таких решений, конечно, прежде всего связано с деятельностью А. Ф. Гильфердинга, однако при этом не следует исключать возможность участия в появлении этих реформ и других энтузиастов введения кириллицы в литовскую письменность[495]. Некоторые из них, например С. Микуцкий, убеждали не только А. Ф. Гильфердинга, но и другого влиятельного слависта – Владимира Ивановича Ламанского – в необходимости привлекать литовцев и латышей к работе в санкт-петербургском Историко-филологическом институте[496].

Таким образом, в Августовской (после административной реформы 1867 года – Сувалкской) губернии в условиях запрета традиционной латинской графики и насаждения кириллицы литовский язык преподавался не только в начальной школе, но и в гимназиях и учительских семинариях, кроме того, для литовцев были учреждены специальные стипендии в университетах. Эти факты лишний раз подтверждают версию о том, что введение кириллицы в литовское письмо могло быть (и было) связано с так называемой деполонизацией и ограниченным развитием этнокультуры литовцев, а вместе с тем и ростом влияния русской культуры[497].

Однако такая национальная политика проводилась только в Царстве Польском. Северо-Западный край, как мы знаем, считался властями не только имперской, но и русской «национальной территорией», поэтому и проводимая здесь политика была иной.

Учреждение «народных школ» в ковенской губернии

Цели введения кириллицы в Виленском учебном округе выявляются при более пристальном анализе проводившихся в округе после восстания 1863–1864 годов мероприятий, связанных с реализацией реформы образования. Однако начать следует с рассмотрения места, которое занимал литовский язык в образовательных учреждениях в более ранний период.

После восстания 1830–1831 годов имперские власти старались взять контроль народного образования в свои руки, поэтому учителями назначались православные неместного происхождения: в казенных приходских школах сначала учителями должны были работать воспитанники Витебской учительской семинарии, а с 1843 года в школах, которые учреждались Министерством государственных имуществ, преимущество отдавалось воспитанникам православных духовных семинарий[498]. На протяжении всего периода между восстаниями имперские чиновники обсуждали вопрос, должны ли учителя, приезжающие из других мест, знать литовский язык. Часть чиновников считала, что знание родного языка учеников способствует росту желания родителей отдавать детей в школы, кроме того, оно важно с точки зрения дидактики[499]. Однако на практике в Виленской и Ковенской губерниях новые учителя часто не знали литовского языка, правда, Закон Божий везде преподавался или на литовском, или на польском языке[500]. Иная ситуация, конечно, была в конфессиональных приходских школах (учреждение таких школ при католических церквях было официально разрешено с 1841 года). Так, в приходских школах Самогитской (Тельшевской) епархии языком преподавания был литовский[501].

Напряженная ситуация на западных окраинах империи в начале 1860-х годов заставила власти прибегнуть к экстренным мерам, направленным на уменьшение влияния дворянства («поляков») на народ. 18 января 1862 года указом императора в западных губерниях учреждались народные школы, а в начале следующего года было решено разработать отдельные временные правила учреждения таких школ. В результате интенсивных дискуссий появились и Временные правила для народных школ Северо-Западного края (23 марта 1863 года), согласно которым языком преподавания был русский, и только католический Закон Божий мог преподаваться «на местном наречии». Встал вопрос об учителях для этих учебных заведений.

В период Великих реформ, в первую очередь касавшихся освобождения крестьян от крепостной зависимости на большей части империи, народное образование становилось актуальной проблемой не только для западных окраин. До этого времени в России практически не было специальных учреждений, готовивших учителей начальных школ. Во время дискуссий в бюрократических кругах выдвигались самые разные предложения – например, учредить специальные курсы при гимназиях, однако чиновники остановились на более дорогом варианте – учреждении отдельных учительских семинарий. Министерство народного просвещения приняло решение о том, что учителями должны работать представители того же сословия, что и ученики (в сельских школах – крестьяне, в городских – мещане), а семинарии должны учреждаться не в центрах губерний, а в небольших окружных городах и в деревнях, потому что пребывание воспитанников в губернских городах «легко могло бы вывести их из родной и обиходной среды и ознакомить их с такими потребностями жизни, коих удовлетворение в сельском быту недостижимо и во многих случаях нежелательно»[502]. Другими словами, считалось, что учителем в таких школах может работать только тот, кто близок народу в силу своего социального происхождения, образа жизни и ожиданий.

Еще в начале февраля 1863 года виленский генерал-губернатор В. И. Назимов предлагал, чтобы учителями в Литве работали ни в коем случае не католические священники, но знающие литовский язык русские, подготовленные в специально учрежденной учительской семинарии[503]. Эту мысль развивал и попечитель П. А. Ширинский-Шихматов, отмечая, что в Виленской, Ковенской, Гродненской и Минской губерниях проживают фактически две национальные группы, сильно отличные друг от друга по языку, религии и истории, – белорусы и литовцы, следовательно, и учителей надо готовить отдельно: «Учительской семинарии, учреждаемой с целью приготовления учителей для белорусских народных школ независимого от прямого педагогического ее назначения, должно быть дано направление в духе православия и русской народности, между тем как в жмудской семинарии православный элемент останется совершенно без применения, а элементу русскому не может быть предоставлено такое обширное развитие». Поэтому П. А. Ширинский-Шихматов предлагал учредить учительский институт в Молодечно (Витебская губерния) для подготовки учителей белорусских школ и Учительский отдел при Поневежской гимназии для подготовки учителей литовских школ[504]. В скором будущем были подготовлены два проекта: Белорусской учительской семинарии, позже получившей название Молодечненский учительский институт, для подготовки педагогов для всего округа, за исключением литовских школ, и Педагогического отделения при Поневежской гимназии. В Белорусскую учительскую семинарию могли поступать только православные и прежде всего – крестьяне, на Педагогическое