Читать книгу - "Дневник Распутина - Даниил Александрович Коцюбинский"

Скажу Бад[маеву]… пущай список переделает.

3/4-16 [15?] г

Бадьма был. Сказал: необходимо наискорейча направить дело с Восточным банком.

В этом деле, окромя яго, бьются еще двое, каки-то банкиры. Приезжал еще какой-то Жданов315; банкир. Сам из мужичков рязанских, но такая пройдоха.

«Вот, – говорит Бад[маев], – этот дорогой нам человек. Сам выходец из недров Земли, а посему мол, понимает, что нужно рассейскому мужичку… Надо, – говорит он, – штоб Рассейский мужичек мог легко податься на Сибирь, где и земли поболе, и земля еще плодлива. И вот, – говорит, – этот наш банк-то мужчичку глаза откроет».

«Слухай, – сказал я этому банкиру. – Ты гришь: "я из мужичков”. И я, Григорий, тоже из мужичков… И вот гляди-ка: на тебе одета така шуба, што мужику хорошее хозяйство поставить может. Ох, хорошее! И землицы, и скота, чего только не купишь? А… А на мне, вот, тоже – шаровары и рубашка така, што можно лошаденку и коровушку справить.

Вот.

Где же нам-то под этой шубой, да в такой рубашке сермяжное горе наскрозь понять? Где? Тебе в твоей шубе тепло, в моей шелковой сорочке вша не заведется… Значит, отошли от мужичка… И банка-то не мужицкая, а господская будет… на ем, на банке, господа наживать будут… у мужика, што ж, туша пухнет с голодухи, для нас с тобой старается, и нам то ж буде!»

«Дак ты, што ж, Григорий Ефимович, не согласен?»

«Не, – говорю, – согласен. Плати не за мужика, а плати за это дело».

«Значит, дело, – грит, – платить буду! Сколь хошь?»

Сговорились на 100 козырях.

Прошение передал Аннушке.

7/X

Прислал Бад[маев] [панка] этого. Никак из поляков. Коростовец316. Так на коросту и смахивает.

Все терся около баб… Через бабу и ко мне пришел. Привела его Вобла.

А по мне, самый ледящий мужиченко тот, что через бабу дорогу пытает.

Ну, вот, хатит Бадьма яво в тов. Министр. Иностр. Дела…

Говорит: «Парень знающий, из-под нашего приказу не выйдет».

А мне, кажись, ростом мал на тако дело.

Чегой-то все жмется, тошно кто по затылку надавал. И еще мне сдается, што Бад[маев] из-за его старается, потому што ен, как будто за яво сродственников будя стараться!

Тоже Бад[маев] жадный до… Старик!

Опять чего-то, видать, надумал про своих косоглазых… Все за для ради их старается…

А чего надо – яму?

Говорил с Ваней. Нет, Короста не годится. Жидковат.

Ваня другого называл, князя Кур…317 Тот прямо с того и начал, што за хлопоты, мол, можем хоча сейчас внести.

Он ране действовал через Клопа. Да, тот, поганец, даром с яво тысяч с десяток в[ыма]нил, а дале свово кабинету не пошел…

Я так думаю, што нам этот князек пригодится.

Пущу его по торговой части…

Буду об ем иметь разговор.

8/ 10

Опять Бадь[ма] хлопочет. Хатит ген. Сахарова318 пустить по военной линии взамен Григ…319!

Говорит, этот Сахаров – достойный генерал. А мне, сдается, што ен у Бад[маева] лечился, да не вылечился. Не иначе, как с дудочкой.

Глаза так и бегают, как у голодной крысы.

Вороватый парень, да еще с фаниберией.

«Я, – грит, – ежели пойду, дак сам от себя, а не чрез Г. Е.»

Мне, как сказали, я и сказал: «Люблю девку за норов… Одначе, спросил у Бад[маева]: «Как же он пойдет, ежели я не свелю ему и доступу дать?»

Вот.

Попрыгал, попрыгал, одумался.

Пришел пардону просить.

«Я, – мол, – к тебе, Г. Е., не то штоб с просьбой, а много наслушан, и пришел попросить, помолись за нас».

«А ежели так, – говорю, – Божий человек, дак ты, может, в монастырь к Иверской… там богомольцы – они за тебя помолятся… А мне недосуг».

Обиделся.

А я поклонился, да и ушел… оставил генерала, пущай подумает…

Отправил яго, одначе, думаю, што он наш, пригодится.

13/ II

Мои сии записки, пока я живой, ни один живой человек, окромя Мушки, не увидит… Эх, кабы рука моя, как и ея по бумаге бегала. Каких бы слов не записал. И не те слова, што я царям говорю, они цари мне говорят… и не те слова, што говорят мне наши управители, которые как потаскушки тут кувыркаются… – А те, которы я и сказать должен; те слова, от которых их должно в жар кинуть… Вот…

Да – беда моя, што мысля моя, слово мое, а идет через чужи руки. Вот! Вот!

Пока слово скажется, то оно уже в другу краску окрасится… Вот…

А вот како дело было этими днями.

Пришел это Митя. Он парень малоумственный320. По сей части у меня доченька похитрей. А только Митя [неразборчиво] нутром же [неразборчиво]^.

Ну вот и говорит он мне-то…

«Вот, – грит, – тятя, како дело. Идет слушок такой, будто немец нас подкупом взять хатит? Будто большие на то капиталы пущает в ход?»

«Так, – говорю, – сынок, а дале?»

«А дале, – грит, – еще говорят, будто чрез тебя сей подкуп идет?»

«Так… ну и еще чего?»

«А боле, – грит, – ничего, дак это меня калупает. Што иной раз в зубы бы дал тем, што говорят… а иной раз и думаю, а што, ежели сему правда есть?..»

Сказал это он, а сам затрясся. Видать, нутро ответа ждет… – «Вот што, – говорю, – Митрий, – кабы не моя кровь, мог бы и не ответить… за таки слова, знаешь… не гл ад ют…»

«Знаю, – грит, – што ты в силе. Над генералами – генерал…»

«Так. Дак слухай:.. запомни сие, ежели меня не будет, сам вспомни. В своей башке, как в книге, – ответ запиши. Помни сие: скоро, ох, скоро… буде большой пожар. Огонь все сожрет. Увсе. У всех… грешных и праведных… умных и дураков… Потому такое вышло, што умные с дураками перепутались. Одни вверх, други – вниз… А внизу-то – боле, много боле внизу. Да и народ низовой лучше. Крепче. В самом соку… И то, тому, кто все время – внизу, пожар не страшен, голоду не боится, и в огне не сгорит… потому он внизу ко всему обвык… Он от голоду – краснеет, от холоду – злоднет.

Вот…

Будя, – говорю, – дело! И я так чувствую, што ужо ничем его не откинуть… Буде – пожар… а докуль мы еще ходим по земле, то пробуем, может, как-нибудь свою хату отстоим… Понимаешь, я так понимаю… што война