Читать книгу - "Некрополи Петербурга: Адамовы головы, холерные кладбища и Гром-камень - Маргарита Николаева"

стилевой общности. Именно эти ансамбли и уничтожались по всему Ленинграду. Зафиксированные же в официальных документах и личных дневниках свидетельства уничтожения некрополей приводят к мысли, что «…многие кладбища, так и не дождавшись переоборудования в парковые пространства, целенаправленно уничтожались новой властью и приводились в бесхозное состояние»[174].

Этой участи лишь отчасти удалось избежать Лазаревскому кладбищу, все еще находящемуся под присмотром общества «Старый Петербург». В начале 1930-х годов в Ленинграде по предложению Народного комиссариата просвещения РСФСР (Наркомпроса) было решено создать кладбища-заповедники — по примеру уже созданного в Москве кладбища-заповедника в Донском монастыре. Для этой роли были выбраны Лазаревский некрополь и Литераторские мостки Волковского кладбища. Решение о создании заповедника и случаи уничтожения надгробий на кладбищах «…натолкнули на мысль о переносе на Лазарево кладбище с других кладбищ тех памятников, которые являются ценным дополнением к экспозиции будущего заповедника»[175].

Решение создать кладбище-заповедник в Москве было вызвано уничтожением большинства монастырских кладбищ города и последовавшим на это обращением Союза писателей с просьбой сохранить хотя бы некрополь Донского монастыря.

Останки для захоронения, перевезенные со Смоленского кладбища в 1929–1934 годах.

ЦГАИПД СПб, Ф. 24. Оп. 2 в. Д. 1012. Л. 20

Представители ленинградского Отдела коммунального хозяйства в ответ на предложение Наркомпроса сообщили, что «…вопрос об организации кладбищ-заповедников в б. Александро-Невской лавре и на Волковском кладбище для сосредоточения на них останков выдающихся деятелей, разсеянных по всем кладбищам г. Ленинграда, поставлен… своевременно»[176], а также отметили, что родственники умерших неохотно соглашаются на перезахоронение останков, поэтому полагается «…целесообразным издать по РСФСР особое распоряжение, обязывающее родственников не чинить препятствий при перезахоронении». Фактически предлагалось лишить родственников покойных права решать что-либо относительно их останков — теперь мертвые принадлежали государству.

Первые переносы захоронений (преимущественно со Смоленского и Волковского православных кладбищ) прошли осенью 1931 года. Далеко не всегда надгробия переносили вместе с прахом умершего, иногда эксгумация не проводилась. Однако перенесенные памятники не были в безопасности — их расхищали прямо на Лазаревском кладбище, причем, как оказалось, делал это сторож. Не только воровство угрожало кладбищу-заповеднику: в 1932 году организации Союзтранс и Осоавиахим подали заявления на занятие Лазаревской и Благовещенской церквей Александро-Невской лавры под слесарную мастерскую и опытную школу, при этом в Благовещенской церкви хранилось множество надгробных памятников, в том числе скульптурных. В результате поднявшейся волны возмущения Лазаревское кладбище было официально объявлено музеем, тогда же к нему были присоединены Тихвинское кладбище и Благовещенская церковь. Кроме того, в решении Ленсовета «О превращении Лазаревского кладбища Александро-Невской лавры в кладбище-музей надгробных памятников» говорилось о «…“перенесении прахов известных общественных деятелей, писателей и художников” в музейный некрополь, где… разрешалось ликвидировать “позднейшие, не представляющие собой художественного значения памятники”»[177], то есть одновременно с переносом захоронений с разрушающихся кладбищ позволялось разрушать и Лазаревское.

Иногда памятники по разным причинам (они могли быть уже утрачены или же были слишком сложными для переноса) не переносили, а прах, наоборот, переносили. В таком случае на кладбище, куда перенесли останки, ставили другой памятник.

Надгробие Н. А. Некрасова.

Российская национальная библиотека

Такие же процессы шли на Тихвинском кладбище лавры и на Литераторских мостках, с 1935 года считающихся музеями-некрополями. На Тихвинском кладбище создавался Некрополь мастеров искусств, куда перенесли захоронения Н. А. Римского-Корсакова, В. Ф. Комиссаржевской и других деятелей культуры. Для создания «пушкинской экспозиции» на Тихвинское перенесли захоронения А. А. Дельвига, друга Пушкина, и К. К. Данзаса, секунданта поэта.

На Литераторские мостки с середины 1930-х стали переносить памятники как с участков Волковского кладбища, так и с других некрополей, при этом уничтожались уже существующие на кладбище надгробия. Перенесены были захоронения И. С. Тургенева, М. Е. Салтыкова-Щедрина, с закрытого и уничтожаемого Митрофаньевского кладбища — М. И. Пыляева и многих других. Были предложения перенести и Ф. М. Достоевского, а также Н. А. Некрасова, поскольку он чужд «…на фоне буржуазной обстановки Новодевичьего кладбища»[178]. Можно заметить, что это обоснование ссылалось на творчество Некрасова, действительно имевшее небуржуазный характер, однако сам Некрасов любил охоту, игру в карты и был не чужд типичной барской жизни. Да и памятник поэту выглядел на Новодевичьем кладбище вполне органично. Поэтому кажется важным еще раз подчеркнуть глубокую субъективность суждений о соответствии и несоответствии личностей или их надгробий какому-либо месту. Создание музеев-некрополей, подобных Лазаревскому, Тихвинскому и Литераторским мосткам, разрушало существующие «живые» ансамбли кладбищ и создавало искусственные ансамбли, подчиненные определенной идее. Однако это позволяло сохранить отдельные надгробные сооружения в принципе, а также давало возможность их последующего изучения, что, без сомнения, являлось важным положительным фактором.

Состояние кладбищ, ставших «донорами» для музеев-некрополей, было не лучше: помимо расхищений самих захоронений, сносились церкви на Большеохтинском, Волковском, Смоленском кладбищах; церкви, избежавшие сноса, использовались под склады и производства. Разбирались под разными предлогами и те церкви, вокруг которых в XVIII веке существовали кладбища: Спасо-Бочаринскую церковь, к примеру, разобрали для расширения трамвайных путей, тогда же снесли храм в Колтовской слободе. Несмотря на то что на некоторых некрополях проводились работы по благоустройству (например, на Волковских лютеранском, старообрядческом и единоверческом кладбищах произведены работы по осушке), в 1936 году власти рассматривали вопрос о закрытии 10 кладбищ, в том числе Большеохтинского, Волковского, Громовского, Смоленского. Были намечены и новые кладбищенские участки на границах города (например, у станции Шушары на юге, а также у деревни Пискаревка на севере). Также было указано, что «…дело с ликвидацией вышеперечисленных кладбищ и организацией новых подвигается крайне медленно вследствие целого ряда затруднений организационного и материального характера»[179], при этом некоторые пригородные некрополи и даже городские (Малоохтинское православное, к примеру) уже были уничтожены целиком.

В то же время были попытки пресечь расхищение надгробий и изготовление перебивок: в 1939 году готовился проект мероприятий, направленных на улучшение состояния кладбищ. В него входили как предложения по благоустройству некрополей (постройка заборов, ремонт мостов и очистка канав), так и более радикальные для конца 1930-х годов идеи. Среди них были предложения ужесточить правила изъятия