Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

я. – Знал бы, я ему все три папиросы дал бы. Может, тогда бы он и не кинулся под поезд.

– Все равно ты правильно сделал. Я зря тебя ругал.

Мы принесли в крысятник нашу добычу, и староста спальни Сенька Бас честно распределил ее между ребятами. А две хорошие, дорогие папиросы «Аллегро» он пустил по кругу, чтобы всем досталось дыма поровну.

Ночью мне снились лошади и пароходы, снилась Люся, взлетающая на качелях, как красный огонек. Приснился мне и старик. Он стоял и курил. Потом куда-то исчез. Больше он мне не снился ни разу в жизни.

Ход времени[30]

На днях вернулся я из Нижнеполянска.

Ездил я в этот город по заданию одного литературного журнала. Там, в Нижнеполянске, была созвана конференция строителей, посвященная дальнейшей застройке города, и вот мне предложили написать очерк об архитектуре новых городов.

– Это интересное задание, – сказал я. – Но ведь тут надо быть технически подкованным человеком.

– Знаете, – возразили мне, – иногда неспециалист увидит больше специалиста. А чтобы вникнуть в дело, свяжитесь там с архитектором Залесским – ведь вам знакомо это имя? Этот человек может натолкнуть вас на интересные мысли. И лучше всего будет, если вы напишете очерк совместно с ним. Такой вариант нас больше устраивает.

И вот на днях вернулся я из Нижнеполянска. Очерка я не написал, этому помешали непредвиденные обстоятельства.

Но я не жалею, что снова побывал в этом городе. Дело в том, что в юности я там работал на строительстве бумкомбината – приехал туда по комсомольскому набору. Был землекопом, каталем, подносчиком кирпича. Жил сначала в общежитии, затем снял комнатенку в частном доме. В этом доме познакомился с одной девушкой. Потом уехал из Нижнеполянска. Все это было давно.

Я уехал тогда из этого городка, а он продолжал расти без меня. Рос, рос – и из городка вырос в город.

И вот прошло много лет.

Поезд шел сквозь хвойный лес. В глубине леса было еще темно, но на светлеющем небе непрерывно вычерчивались за окном вершины елей – острые, резкие, как температурная кривая малярика. Но вот эта кривая стала мягче, спокойнее – началась березовая роща, потом взметнулись ввысь одинокие сосны; поезд, как перышки, отбросил их назад, в уже пройденное пространство, – и взлетел на мост. Мне открылся большой город. В этот рассветный час он казался невесомым, зыбким, как продолжение сна. Белея ступенчатыми прямоугольными плоскостями стен, он казался плакатом, пришпиленным прямо к небу. Но когда поезд сошел с моста, стал плавно поворачивать вправо – город, повернувшись под новым углом, приобрел объемность.

– Неужели это Нижнеполянск?

– Нижнеполянск, – ответил сосед по купе. – А что?

– Так. Очень большой.

– А зачем ему быть маленьким? Нижнеполянск – большой город, – с некоторой обидой в голосе молвил сосед. Он был молод, и для него этот город был всегда большим и каменным.

А я сошел с поезда и увидел, что приехал в незнакомый город. Я был здесь в юности, я ходил по этой земле, но не был в этом городе. Вокзал теперь был каменный, и к нему прилегала большая асфальтированная площадь, окруженная шестиэтажными зданиями. В одном из этих зданий помещалась гостиница – это можно было прочесть издали: о ней вещала размашистая надпись, протянувшаяся по всему фасаду. У парадной двери солидно-скромно чернела доска, где золотыми буквами было выведено название гостиницы. «Совсем по-столичному», – подумал я, и это ощущение не покинуло меня, когда я вошел в просторный вестибюль. Здесь празднично пахло свежим лаком, и от чехлов кресел тянуло крахмальным холодком, а зеркальные окна были велики и светлы. Вдобавок ко всему сразу нашелся свободный номер.

– Ну, это вам просто повезло, – сказал администратор. – Тут один из архитекторов отказался от брони – сразу созвонился со старой гостиницей и отправился туда жить. Причуда какая-то… Тамара, оформите товарищу пятьсот семнадцатый.

– Это который был на Залесского? – спросила девушка.

– Вот-вот.

– А как отсюда пройти в эту старую гостиницу? – спросил я. – Мне как раз Залесского надо повидать.

– Вы туда на пятом трамвае доедете. Сойдете на площади Красных Борцов, а там пройдете до Маланкинской улицы, – объяснил мне администратор.

– А, там речка как раз… – сказал я.

– Какая речка? – удивилась девушка. – Там нет речки.

– Речки там нет, – вмешался администратор. – Ее уже лет пятнадцать как в трубу забрали. Вы, наверное, давно не были в нашем городе?

– Да, очень давно, – ответил я.

При номере была ванная с горячей водой и с никелированными трубами для сушки полотенец, а сама комната была обставлена современной мебелью – с тем рациональным уютом, в котором человек чувствует себя хозяином вещей, а не их слугой. А за окном ворочался, громыхал большой город. Лаковые спины автомобилей и матово-черные, как днища барок, крыши трамваев плавно проплывали под окном – и конца им не было.

Когда я спустился вниз, то снова спросил у дежурной:

– Значит, к старой гостинице надо идти по пятому маршруту?

– По пятому. Только зачем идти, когда можно ехать?

– Хочу посмотреть ваш город.

– Тогда бы вам нужно пойти в сторону Староверской слободки, там большое строительство… Ах да, вам надо к старой гостинице. Ну, она ничего интересного не представляет. Это, говорят, самое старое каменное здание в городе. С тех пор еще две гостиницы построены, считая нашу, и еще одна строится, недалеко от Монастырской горки. Как ее построят – ту, старую, сразу же снесут. Ее еще в прошлом году хотели сломать, она только вид города портит, – строго закончила девушка.

* * *

И вот пошел я пешком по трамвайному маршруту номер пять. Я шел и вспоминал. Эта старая гостиница была мне знакома. Однажды я работал там на воскреснике. А потом, в честь открытия гостиницы, там был вечер. На этом вечере я в последний раз увидел Веру – так звали ту девушку, которая мне нравилась. Да что там нравилась – я любил ее. Но я тогда был чернорабочим – а она студенткой техникума. И она оказалась девушкой благоразумной. Я очень тосковал по ней. Едва окончилось строительство, как я уехал из городка в Ленинград и там устроился работать на завод, а по вечерам стал ходить на рабфак. Потом я был принят в университет. Вот как все это было.

Тогда я был в большой обиде на эту девушку, но в молодости обиды нам помогают. В молодости они – как детонатор для взрывчатки. А в старости каждая обида – это как подъем без лифта на десятый