Читать книгу - "Керины сказки - Кирилл Ситников"

…А потом случилась Бегункова. Иванюк познакомился с ней в трамвае, когда нечаянно на ней заснул. Бегункова была одета в спортивный костюм индонезийской болони и красила глаза зелёным. Излучала независимость от мужчин, матери и вкуса. Бегункова была из тех женщин, которые призваны спасать мужчин ценой своей молодости, и Иванюк даже не заметил, как она к нему переехала. Это было перед матчем за золото чемпионата. Иванюк отставал от нечто на два очка, зато взял кубок. Бегункова сразу невзлюбила нечто. Сначала она по-мхатовски заистерила. Иванюк расстроился, а нечто обиделось и два часа не давало Бегунковой открыть холодильник. Иванюк попытался их примирить, назначив Бегункову судьёй на золотую игру. Но та зло пнула мяч под диван и демонстративно ушла из дома пить с подругами пиво. Иванюк перенёс встречу и утром ушел на работу. Когда он вернулся, его ждала Бегункова и батюшка, призванный изгнать нечто. Иванюк запротестовал, но батюшка по-христиански отпихнул его пузом и, хмуро читая молитвы, задымил кадилом всю квартиру. Получив за праведный труд пять тысяч рублей из общей шкатулки «Отдых в Абхазии», святой отец пафосно удалился, незаметно прихватив ложку для обуви и удлинитель. Пропажу заметили не сразу, что дало Бегунковой повод обвинить во всём нечто. «Пусть удавится в аду на своём удлинителе!».

…Прошло полгода. Нечто не объявлялось. Таблицу заклеили новыми обоями. Иванюк бросил пить и стал ходить в магазин со списком. По мнению Бегунковой, до полного спасения осталось совсем немного, когда она, убирая квартиру, обнаружила под диваном доказательство измены. Это была книга «Оккультные обряды народов мира» с закладкой «Вызов духов и демонов». Скандал не заставил себя долго ждать.

— Ты думаешь о нём! Ты всё ещё думаешь об этой твари, мразь такая! Что? Вызываешь её, пока я на работе?! Шпилитесь тут в свои игры дурацкие?! Я!! На него!! Свою молодость!! Из кожи вон!! А он!! А ты!!!.. Ла-а-а-а-адно! Я ухожу! Мне уйти? А??? Я правда ухожу!!! Скажи что-нибудь!!!!

Иванюк молчал, сверля глазами ковёр. Бегункова яростно собрала три клетчатые сумки и уехала к маме ничего не есть и умереть от голода. Поникший Иванюк опустился на диван.

— Эй… ты тут? Эй? Ну бля… прости… А?

Иванюк прислушался. Тишина. Ни скрипа, ни шороха… И тут впервые в жизни Иванюк почувствовал себя очень-очень одиноким. Он медленно лёг и отвернулся к стене. Послышался тихий шорох. Иванюк приподнялся — из-под дивана по ковру неспешно выкатился теннисный мячик. Иванюк с шумом отодрал новую обоину.

…В тот вечер Иванюк играл как бог. Чемпионство было почти в кармане, но нечто переломило игру и победило 15:14. Если бы у Иванюка были биографы, они бы разделились на два лагеря: одни бы доказывали, что нечто проявило бойцовский характер, другие — что Иванюк поддался из чувства вины. И, если быть честным, правы были бы вторые…

…Умер Иванюк через 18 лет, прямо во время матча ветеранов. Сердце, мать его. Понаехавшие дальние родственники, обдавая друг друга родственными слюнями, пересрались в хламину, деля квартиру, гарнитур и телевизор. Никто сначала даже не заметил, как с потолка стала капать вода. Прямо в гроб с усопшим Иванюком. И никто так и не понял в чём дело. Вода была почему-то солёная.

ПРОКЛЯТИЕ СЕМЁНОВА

Семёнов протяжно выл на Луну.

Не как человек, конечно. А как большой рыжий пёс, в которого Семёнов превращался в период полнолуния или большой душевной хандры. Потому что был Семёнов обычным питерским оборотнем.

В принципе, жизнь Семёнова устраивала. Да, в первые недели после укуса пьяного художника в Сапёрном переулке было тяжело (ну, есть такой вид лохматых художников — там сразу не поймёшь, он сейчас пёс или человек). Блохи, острое желание догнать ворону, всё такое. Но человек, как известно, та ещё сволота — ко всему привыкает. Семёнов завёл две аптечки с лекарствами из ветаптеки и поликлиники, накупил себе-псу ливерки и брал на время полной луны отпуск за свой счёт. Он даже привык к своему четвероногому альтер-эго — худому зверюге с всклокоченной шерстью, кривыми лапами и огромными, какими-то ослиными ушами, порванными в драке с отмороженным ротвейлером из соседнего подъезда. Надо признать, Семёнов-пёс был страшенной дворнягой, но его друг Землянский, брат по оборотневу несчастью, утешал его: ты, мол, не дворняга, а мультипородный пёс.

И всё у Семёнова было хорошо, пока он не втюрился по человеческие уши в Веру. Вера жила в соседнем доме, ездила на горчичном «Матиссе» и была единственной на белом свете. Семёнов пугливо наблюдал из-за водосточной трубы, как по вечерам из машины появлялась самая красивая в мире лодыжка, потом острое как копьё и самое прекрасное в Галактике колено, вселенской красоты бедро. Пакет из «Магнита» давал возможность ненадолго подышать, но за ним выплывала остальная Вера. И, пока она скрупулёзно проверяла все дверцы и медленно плыла к подъезду, по пути выуживая из сумочки ключи, Семёнов умирал от любви и кислородного голодания.

Проблема была в том, что Вера решительно не замечала Семёнова-человека, когда он якобы случайно проходил мимо, курил у подъезда или выбрасывал пустой пакет с мусором. Однажды Семёнов набрался храбрости (спонсоры — май и 400 грамм портвейна) и, трезвея с каждым шагом, подошёл к Вере с предложением выпить кофе. Вера посмотрела сквозь него (разумеется, лучшими на свете глазами), буркнула что-то отталкивающее и сквозь же него удалилась в дом. Семёнов очень страдал и на следующий день с жёсткого сплину обратился на целую неделю. Валяясь псом в тёплой весенней луже, он не заметил, как к нему подошла Вера, вышедшая покурить тонкую дамскую сигаретку.

— Какой хороооошенький пёёёёёсик! — сюсюкнула Вера, обдав Семёнова лёгким ароматом «Мартини» и резкой вонью отечественного сыра. Обомлевший Семёнов уставился на женщину и прижал уши.

— Плохо нам, да? — Вера погладила Семёнова по голове. Семёнов задрожал.

— Я люблю Вас! — выпалил Семёнов и чуть не упал в обморок.

— Мы скулииииим! — продолжала Вера, не понимая собачьего языка, — Мне тоже не айс, дорогой…

И, выпустив тонкую струйку ментолового дыма, Вера стала жаловаться Семёнову на судьбу. Она что-то говорила про работу, какого-то Андрея, который очень хороший, но не хочет детей и вообще он козёл, потому что скорее всего женат, ну и пусть, и всё сложно, и завтра она начнёт бегать и вообще изменит свою жизнь, и…

Семёнов пропускал её слова мимо своих ослиных ушей, и смотрел на неё, потому что она смотрела на него, а не сквозь, и чесала ему грязное пузо своими тонкими пальцами — самыми восхитительными пальцами на Земле…

…С тех пор Семёнов-пёс