Читать книгу - "Керины сказки - Кирилл Ситников"

одеяла что-то наподобие подстилки и бережно уложила в коробку. Вытащила из сушилки две миски, в одну налила воды, в другую накрошила картошки, обжигая трясущиеся от волнения пальцы, поставила обе миски рядом с коробкой. Закрыла все розетки, убрала провода. Забила старыми тряпками все щели в оконных рамах, чтобы ребенка, не дай бог, не продуло. Легла на кровать, переключила телик на «Карусель», и стала ждать чуда. И тут её скрутило от боли. Судорожно смяв простыню пальцами, Шевелькова взвыла. Боль была такая, будто кто-то сверлил тело изнутри. Кожа на груди вздыбилась и разорвалась — показалась зубастая головка младенца. Маленький Чужой удивлённо хрюкнул и уставился на полуобморочную Иру. Взгляд его был радостно-туповат. «Точно пацан» — пронеслось в голове Швельковой.

— Гришенька! — пролепетала она, улыбнувшись. И отошла.

Чужой-Гришенька подполз к её голове и обнюхал. Поняв, что он теперь сиротинушка, Чужой жалобно запищал. С маленьких глазок покатились слёзы, разъедая кровать и линолеум. Гриша неумело спрыгнул на пол, попил воды, загрёб лапкой картошку и забрался в коробку. Ему уже было 7 минут — 7 минут одиночества. Чужой свернулся калачиком и закрыл глаза. Его первый сон был тревожным — веки подергивались, а молочные клыки периодически скрежетали. В его напёрсточном мозгу пульсировала смутная цель — желание, передавшееся от матери. Матери, лежащей в крови, со счастливой улыбкой смотрящей остекленевшими глазами на мамину чешскую люстру…

…Через две недели, среди новостей об очередной химатаке в Идлибе, обмене шпионами и падении рубля никто не обратил внимания на пару скупых строк из криминальной хроники:

«В бассейне Белгорода молодой чужой насмерть загрыз местного жителя Станислава Р.»

Обычная история.

ИВАНЮК И НЕЧТО

Доподлинно неизвестно, когда в квартире Иванюка завелось нечто. Или полтергейст. Или Барабашка. В общем, что-то жуткое и потустороннее. Иванюк был человеком пьющим, поэтому о сожителе догадался не сразу. Регулярная утренняя пропажа зажигалок, денег и паспорта, необъяснимое перемещение носков и чувство тревоги преследовали его с восемнадцати лет. Но однажды болеющий Иванюк сидел на антибиотиках и посему был практически трезв. Он депрессивно возлежал на диване, когда из кухни послышался грохот посуды. Так случалось и раньше, когда объём грязных тарелок превышал объём раковины в три-четыре раза, поэтому Иванюк не счёл это чем-то сверхъестественным. Но, когда отчаянно захлопали дверцы шкафчиков, Иванюку стало не по себе. Он побрёл на кухню и встал как вкопанный — по столу катался огурец. Докатывался до края и перекатывался в противоположную сторону. Глядя на шоу огурца, Иванюк зарёкся пить и лечиться, ушёл в комнату и накрылся одеялом. Послышался скрип паркета — кто-то последовал за ним и остановился рядом с диваном.

— Кто здесь? — прорычал Иванюк, не давая яйцам нырнуть в живот.

В качестве ответа что-то сорвало с него одеяло и закинуло в угол комнаты. Оставшись в трусах и свитере, Иванюк вскочил и…

…Тут надо сказать вот что. Другой бы звонил в МЧС, убежал из дому или умер от страха, в чём нет ничего зазорного. Но Иванюк был не такой. Иванюк не привык бездумно решать проблему — он мудро старался с ней ужиться. Поэтому кран в ванной был примотан скотчем, яичница жарилась на вчерашней яичнице, а с тараканами был заключён пакт о ненападении (кроме совсем уж отмороженных, которые бегали прямо по Иванюку).

…Поэтому Иванюк вскочил, злобно схватил одеяло и, замотавшись в него как мясо в лаваш, в позе шаурмы бухнулся на диван.

— Отвали, скотина, — пробурчала Иванюк-шаурма.

Нечто явно не рассчитывало на такое отношение. Оно немного пободялось по гарнитуру, пнуло люстру и куда-то свалило. Иванюк уснул.

Шли дни и ночи, и с наступлением последних неизменно притаскивалось нечто. На первых порах Иванюку было жутко некомфортно. Нечто вело себя отвратительно — грохотало дверцами, включало телевизор и бегало по квартире. Иванюку пришлось приспосабливаться. Сначала он пихал в уши вату, но она не очень-то и помогала, а потом вообще закончилась. Тогда Иванюк стал использовать испытанный метод — перед сном напиваться вусмерть, но его начальство вскоре заподозрило, что столько человек болеть не может, если только у него не последняя стадия рака. Тогда Иванюк пошёл на хитрость, здраво рассудив, что нечто можно выключить как и любое существо на Земле — споить его к чертям собачьим. Он налил водки в блюдце и затаился. Ждать пришлось недолго — через пару минут водка исчезла большими глотками. Волосы Иванюка зашевелились — кто-то явно ими занюхивал. Иванюк налил ещё и надел шапку. Ну и налил для храбрости себе в рюмку. Водка быстро исчезла из обоих сосудах. И уже через полчаса Иванюк чокался с блюдцем и рассказывал про Крым. Нечто било по столу, а после носилось по стенам и до утра смотрело «Челюсти» на полную катушку.

…Постепенно Иванюк стал находить в потустороннем жильце и некоторые плюсы. Во-первых, его разговоры самим с собой в голос уже не выглядели шизофреническими монологами. Это были полноценные диалоги, просто собеседник интеллигентно отмалчивался либо был благодарным слушателем — и то и то вызывало в Иванюке безмерное уважение. Во-вторых, однажды, ища под диваном завалившийся штопор, Иванюк выудил старый теннисный мяч, оставшийся от помершей давным-давно собаки. Мяч тут же заинтересовал нечто — оно пнуло его и разбило торшер. Иванюк пнул мяч в ответ. Нечто остановило его красивым финтом и зарядило точно Иванюку в лоб. В Иванюке проснулся футбольный азарт. Он быстро соорудил ворота из лыж и валенок, и началась игра…

Первый матч Иванюк продул в одну калитку 4:13. Это привело Иванюка в бешенство. На адреналине он сделал хет-трик, но нечто быстро раскусило его тактику и отыгралось за пару минут. Пропустив еще два, Иванюк потёк, но быстро собрался, и итоговую ничью 7:7 он рассматривал скорее как победу (плюс нечто играло грязно, пару раз ударив его створкой шкафа по колену). Иванюк достал из кладовки фломастеры и прямо на обоях расчертил здоровенную таблицу — их ждал долгий, изматывающий турнир…

…Это ребячество неожиданно их сблизило. После вечерних матчей нечто уже не так бесчинствовало, что давало Иванюку шанс выспаться. Каждый раз перед сном Иванюк обещал порвать нечто и желал ему спокойной ночи. За это нечто иногда снимало со спящего Иванюка ботинки и делало телевизор потише. К тому же оно оказалось не без чувства юмора: однажды, решившись на душ, Иванюк пел в мыло «Я люблю тебя до слёз». Выбравшись из ванны, он обнаружил на запотевшем стекле рисунок человечка с микрофоном и надпись «****ь ты Лещенко».

— Это Серов, долбоёбина, — беззлобно огрызнулся чистый Иванюк, за что получил полотенцем по спине и 8 безответных голов в