Читать книгу - "Керины сказки - Кирилл Ситников"

Добравшись на чадящем «ПАЗе» до лесной опушки, они шли с отцом по заросшей просеке, где когда-то зэки перевыполняли план по древесине. Отец вглядывался вдаль, вертел седой головой во все стороны — сверялся с одному ему известным ориентирам. Наконец, запыхавшись, остановился и ткнул никотиновым пальцем в старый почерневший пень, побитый мхом и гадами.

— Вот она где росла. Твоя мамка-то настоящая.

Разбегаев медленно подошёл, расчистил перчаткой снег на поверхности пня.

— Привет, мам…

Учитель приложил озябшую руку к мёртвому пню и… в глазах позеленело, от ладони пошёл пар — пробилось сквозь холод затаившееся материнское тепло. Щурясь и высунув язык, Разбегаев пересчитал еле видимые кольца на тёмном потресковшемся спиле — вышло ровно сто двадцать лет.

— С юбилеем.

Разбегаев достал из-за пазухи две гвоздики и положил у её выступивших корней. Молча постояли немного.

— Бать?

— М?

— Какой она была?

— Красавица. Статная, высоченная, ствол роооовный такой, крона ветвистая. Софи Лорен, а не дерево.

— Высоченная, говоришь? Хм. Чёт у меня не срастается. На меня полено ушло, так? А остальное куда делось?

— А я знаю? Её ж пополам распилили. Тебя мы забрали. А вторую половину — пятый отряд.

— А есть контакты у тебя кого с пятого-то?

— Не помню, щас в книжечке посмотрю… — Отец достал блокнот, наслюнявил пальцы, пролистал. — Во, Миха Холодец с пятого. А на кой тебе?

— Поехали в райцентр. Родню мою искать будем.

… — Ну ты даёшь, Разбегай! — Сиплый голос Холодца еле продирался сквозь треск помех и доярки Деменчук, звонившей дочери в Канаду из соседней кабинки. — Я там помню?! Хотя… А, погодь. Столы мы тогда делали, во. Для кафе «Встреча»!

(Это был хороший знак — разваливаются страны, гибнут города, меняются президенты, но кафе «Встреча» во всех райцентрах постСовка остаются на своих местах) И полено я это вспомнил. Она странная была. Магическая, гадом буду.

— Почему «она»?

— Потому как бабой взвизгнула, когда мы её того, на доски… Но я в говно был, может и почудилось. А чо, это для фильма какого вы, не? Меня в титры не ставь, понял-нет? Нахуй мне свети…

Звонок оборвался, но информации Разбегаеву было предостаточно.

— Пошли в эту кафешку, бать. Сестру искать буду.

… — Сестраааа… Эй, сестраааа… — Не обращая внимания на мутных посетителей, Разбегаев шёл вдоль ряда старых барных столов, прикладывая ладонь к каждому из них. Ответа не было.

— У вас тут был стол. Говорящий такой, — С надеждой спросил учитель бармена Журавлёву формы куба и фиолетового волосу.

— Прокапаться бы тебе, братан, — участливо произнесла та, опытным глазом определив белочные симптомы. — Но стол один мы неделю как выкинули, да. Правда, молчаливый был, аки Герасим. В контейнере он, если дачники не спёрли.

— Спасибо, добрая женщина! Бать, харэ ****ить этого мудака, идём!

…Он сразу её «узнал». Из строительного контейнера торчала тонкая столовая ножка с инвентарным номером. Разбегаев дотронулся до неё — и в глазах заиграли изумруды.

— Ты!!! Это же ты! — счастливо прошептал он. — Ответь мне. Пожалуйста, ответь!

И она ответила.

— К ***м иди!!! Шлюха, Катя, шлю-ха!!! Ещё графин неси!!! Такую страну…!! Пидорасы!!!! Света нет. Нет? Нет. Генератор ночью с****или, во как! С днюхой! Не спать не спать не спать! «Офицеры! Роооооссссссиииииияяяяянеееееее»! Убили его в том году. Помянем, Константин!!.. Охуенчик щишки! Блять, хорошо-то как, девочки! «И вот шальнаяяяя императрицаааааа!!!»…

Она была безумной. Но её можно было понять. Если бы вас десятилетиями царапали ножами, проливали на вас кровищу, пьяные слёзы и палёное дерьмо, стучали по вам кулачищами, орали в уши альбомы Газманова — вы бы тоже были не айс. Разбегаев достал сестру из контейнера, собрал отвалившиеся ножки, завернул Разбегаеву в свою и отцовскую куртки и отвёз домой.

Найдя в антресолях кусок наждачки, Разбегаев попробовал очистить сестру от скверны. Провёл шкуркой по столешнице — та оросила его таким матом, который не знала даже школота. Разбегаев купил портвейна и постучался в соседскую дверь.

— Што тебе надо, мерзкий пидор? — спросил Вигай, перекрикивая Круга.

— Помоги мне, скотина, — взмолился природовед и всё ему рассказал.

Вигай верил в Бога и Деда Мороза, поэтому здраво рассудил, что во Вселенной есть место чуваку из лиственницы и говорящему столу с глубокой психической травмой. Он осторожными, плавными движеньями зашкурил сестру. Покрыл её лаком, приладил ножки. Выжег на обратной стороне столешницы бабочку, а вместо инвентарного номера на ножке — иероглиф «Счастье». И всё то время, пока трудовик любовно приводил стол в чувство, Разбегаев нежно держал сестру за край. И она пришла в себя от братской любви и соседского профессионального подхода. На аванс Разбегаев купил ей самую красивую скатерть. Получил гневную тираду, что крупные розы на голубом — это для деревенской дискотеки на Святки, и купил скатерть ещё лучше. В ней Разбегаева стала первой красавицей среди общажных столов, и откуда-то сверху одобряюще закивал улыбающийся Лившиц в компании охрененно одетого еврейского Бога.

Вечерами брат с сестрой собирались вместе и долго болтали — каждому было что рассказать, чем поделиться и на что пожаловаться. И каждый вечер к ним присоединялся Вигай, который сошёлся с Разбегаевой на почве любви к Кругу и ненависти к Газманову. Это была очень странная троица — человек-дерево, алкаш и говорящий стол. Но какая к чёрту разница, в какой компании сражаться с Одиночеством. В одиночку у тебя точно нет шансов. Не то что в райцентре — в мегаполисе даже. Особенно в мегаполисе, я бы сказал.

И, кстати говоря, Вигай завязал с работой по дереву. Чтоб не раздражать друзей. И начал преподавать школоте работу по металлу, пока однажды железная болванка не стекла со станка и не спросила, знает ли трудовик Сару Коннор. Но это, как написали бы отвратительные авторы — совсем другая история.

ЦЕЛЬ 001

Капитан Осокин нёсся через кукурузное поле, разрезая козырьком фуражки предрассветную мглу. Глаза его были закрыты, потому что Осокин ещё спал. Это в больших городах по дороге на нелюбимую работу можно несколько раз залиться будильничным кофе, услужливо налитым пирсингованной баристой, опрометчиво полагающей, что это только начало её головокружительной карьеры. Дорога же к зенитно-ракетному дивизиону, в котором Осокин служил офицером наведения, брала своё начало в славном посёлке Суземка, что на Брянщине, и проходила через четыре оврага, восемнадцать луж, дыру в заборе, кладбище усопших комбайнов и два гектара вышеуказанной кукурузы. И чашечкой «американо» для Осокина мог послужить лишь спящий в траве механизатор Гамзюков,