Читать книгу - "Керины сказки - Кирилл Ситников"

…Стало смеркаться, солнце нырнуло за еловые пики, заиграло косыми лучами на тонких струнах дрожащей паутины.

— Не любит она меня, — продолжал канючить Гуськов. — Надо просто это признать. Отпустить от себя, да? Да какого хрена-то!! Вот найдём — выпорю её нахуй. На цепь! В ****у пряники, тварь такая!

— Да любит она тебя, харэ ныть! Просто…

— «Просто» что?! Что? Вот что?! А?

— Нуууу, она уже взрослая, ей интересны мальчики…

— Чего блять?!

— А ты не знал, что ли? Пока ты чужие погреба обчищаешь, она с деревенским голубятником встречается. Красивый парень, сваи такие ровные…

— НЕТ!!!

— Да шучу я, господи, какой же ты идиот!

— Бля, Света, я в состоянии аффекта не проникаюсь твоим искромётным юмором!

— Ну прости, прости. Направо.

…Настала ночь, и сонная луна сменила солнце на небесном дежурстве. Лес почернел, включил микс из вязкой тишины и совиного уханья. Ну и рассуждений Гуськова.

— …А если она уже у людей?! А?! Она ж ещё совсем ребёнок, её наебать как здрасьте! Может, в ней уже притон! Или ещё хуже — её приватизировали!!! Набрела на какой СНТ — и ****ец! Напихают лыж, свиней, велосипедов, всякой ***ни! Мангал рядом въебут, гномов вокруг понавтыкают — это ж травма на всю жизнь!!!

— Гуськов, ты уже реально заебал. Хватит истерить.

— Я не истерю!

— Нет, истеришь!

— Не истерю!!!!!

— Опа! Тихо…

— Что там?!?! Где?!?!? Не молчи!!!! Света бля!!!

— К реке. Да чё ты в руку впился — не «Челюсти» же смотрим!

Оба, крадучись, спустились к небольшой речушке. На берегу, прислонившись задним фасадом к холму и вытянув лапы к самой воде, сидела Изька. Перед ней безмозгло скакал на своих тонких ножках Сортир (ах да, я забыл о нём упомянуть: прибился год назад, дворняга — помесь досок со шпоном от старых школьных парт). Гуськов облегчённо вздохнул — из Изькиной трубы шёл дымок, значит жива-здорова.

— Ну я ей щассссс…! — прошипел Гуськов, вытягивая ремень. Изька услышала, вскочила на лапы и во все окна уставилась на Яга.

— Погоди, я сама, ладно? — Света на цыпочках пошла к Избушке. — Изечка, привеееееет, — засюсюкала лешая, — Как ты, солнце? Решила прогуляться?

Изька повернулась к Светке передом — это был хороший знак. Светка, продолжая нести несусветно-мимимишную хрень, вплотную подошла к крыльцу и мягко погладила перила.

— Пойдём домой? Да? Гуськов не будет тебя ругать, обещаю. Да, Гуськов?

— Нет, конечно нет.

— Спрячь ремень, долбоёбина.

— Понял.

Изька распахнула двери.

— Моя ты умница! — проворковала лешая и обернулась к Гуськову. — Подвезёшь?

— Как обычно, — кивнул он и взбежал по ступенькам, пропустив зелёную даму вперёд. — Дома поговорим — Обратился он к Изьке. Избушка плотно закрыла дверь и медленно двинулась в обратный путь. Верный Сортир радостно припустил за ней.

Пока Изька величаво шагала по лесу, радуя ночных наркоманов как великолепный приход от растворителя, внутри неё происходили интересные события. Гуськов из благодарности быстро сварганил пальцеоблизываемое джелато из соловьиного молока и молодой черники, открыл бутылочку самодельного брусничного коньяка. Валяясь на диване, они вкушали гуськовский «мишлен» и смотрели какую-то НТВшную ересь. Они сидели близко друг к другу, болтали о какой-то невообразимой чуши, спасающейся из мозгов, затопленных коньяком, когда вдруг, совершенно неожиданно для себя (но не для коньяка) Гуськов поцеловал Свету в зелёное плечо. Охуев от такого поступка, Гуськов решил извиниться и уже открыл было рот, но Света тут же заткнула его своим и повалила на диван. Изька пошла чуть тише.

…Позже, уже дома, среди срача в виде упавшего торшера и покосившейся картины, они лежали на том же диване, и Гуськов смотрел на её спину, и слушал её мерное лешее дыхание.

— Свет.

— М.

— Это…

— М?

— Переезжай ко мне?

— Ни за что и никогда.

Гуськов почувствовал, что уменьшился в размере раз в пятнадцать. Он не видел, что лешая улыбается.

— Да шучу я. Давай перееду.

Гуськов внутренне станцевал зажигательный хип-хоп, а потом задумался. Как к этому отнесётся Изька? Она и так барышня непредсказуемая. Эти её постоянные побеги… Нет, конечно, всё скрашивала завсегдашняя обратная дорога в компании со Светкой, с весёлым обоюдным обжираловом, игрой в карты, теликом и разговорами по душам. Это их сближало, сближало, и вот к чему…

АХ ТЫ Ж ЁБ ЖЕ Ж!!!!

Гуськов схватил пачку «Астры» и стремительно вышел во двор.

— Ну ты, манипулятор бревенчатый! — тихо зазмеил он, обращаясь к Избушке. — Значит, вот для этого были побеги все, да?! Мелкая сводница! А ну признавайся!

Изька быстро закрыла и открыла ставни.

— Ты мне не подмигивай! Подмигивает она! Где только набралась ***…херни этой! Давненько я тебя не порол! Ща вот докурю, как сниму ремень…

Гуськов папиросу докурил, но ремень не снял. Вместо этого он вернулся в дом и… скажем так, продолжил вместе со Светой наводить срач. А Изька заснула под мерный скрип дивана внутри и храп Верного Сортира снаружи. Заснула с чувством выполненного долга. Она таки добилась своего. Скоро она будет напитываться новыми запахами — раскалённого утюга, яблочного парфюма, ментоловых сигарет, хорошего кофе, плохого настроения, ссор и примирений, подоконниковых цветов и занавесочной пыли, искренней любви и наигранной ненависти, утреннего «прости меня» и ночного «давай пожрём картошки»… Короче всем тем, что и составит стойкий, невыветриваемый аромат тепла и уюта. Аромата, которым очень любят напитываться дома. Даже самые маленькие.

Чтобы жить вечно.

ЦАРЕВНА-ПЕТУХОВА

Утро у Петуховой не задалось. Сначала она обнаружила на голове седой волос. Уже восьмой за этот год. Значит, скорее всего, это не случайность, как было с первого по седьмой. Или тоже занести его в «случайность»? В «стресс» там или «авитаминоз»? .. Лучше в «авитаминоз», рассудила хитрая Петухова — сейчас как раз ноябрь — и успокоилась до следующего волоса.

Потом подгорел омлетик. Симпатичный такой, с помидорками черри и натёртым сыром. Очень вкусный и совершенно невредный, как и любая еда после развода.

А ещё закончился хлеб. Кисловатый такой, с тмином и семечками. Как всегда, когда он так нужен. Когда не нужен, его всюду по квартире завались, не знаешь, куда деть. Лежит себе везде, черствеет и цветёт. А в край понадобится — как ветром сдуло. Прям как бывший. Только пара крошек в пакете.

Петухова тихонько матернулась, обновила пластыри на пятках, вмяла себя в замшевые сапоги (матернувшись погромче) и застегнула их при помощи плоскогубцев и мата на весь дом.

Выйдя в ноябрьскую хлюпь, Петухова устремила своё клетчатое пальто в сторону гастронома. Идя вдоль заводского забора, она засмотрелась на свежее граффити интимно-антифашистского характера. К несчастью Петуховой, водитель небольшого автокрана Давыдько тоже засмотрелся на граффити. И