Читать книгу - "На боевых рубежах - Роман Григорьевич Уманский"

быстро облетела все домишки, и в избу стали, любопытства ради, приходить женщины, старики, девушки. Садились на лавке, грызли семечки и, изредка поглядывая на меня, вздыхали.

— Идти за тридевять земель, — голосила Степановна, — через весь хронт... Ань дойти сюда здоровеньким и не застать своей зазнобушки. Ох, горе ты мое!

Пара рюмок «очищенной», которой я угостил Степановну, давала себя знать. Говорила она без устали, на высоких тонах, не давая другим вымолвить слова. Один только раз вырвалась у одной молодой женщины из эвакуированных:

— У людей счастье, а они знать о нем и ведать не ведают. Эх, кабы сейчас пришел мой, целехонький... — и она тихо заплакала.

На другой день тем же путем я добирался обратно в Саратов. В Федоровке, на почте, назвав фамилию жены, я на всякий случай спросил: нет ли писем? Вместо письма мне подали бандероль с журналом «Мурзилка» от шурина. Обратный адрес указывал, что он во Фрунзе и учится на ускоренных курсах в нашей академии. Это меня приободрило. Тогда я и не предполагал, что много воды утечет, пока мы свидимся вначале с женой, а потом уже, в конце войны, и с дочуркой.

В пути мороз все крепчал. Когда начало темнеть, взошла огромная луна и холодный ее свет озарил пустынные заволжские степи.

«Как велика наша Родина, — подумал я, посмотрев вокруг на безбрежные просторы. — Нет, я никогда не поверю, что мы без конца будем отступать. И на нашей улице будет праздник».

* * *

Возле штаба саперной армии стоят Аралов, Лосев, Фомин. Они радостно возбуждены и спешат ошарашить меня приятной новостью.

— Есть приказ. Ты назначен заместителем командира 12-й саперной бригады.

— Ну, а вы? — вырывается у меня.

— Мы тоже определены, — заявляет Лосев. — Старшими офицерами в инженерный отдел бригады.

— Раз так, тогда слушай мою команду: «Вперед!» — и я увожу их на третий этаж, где все представляемся своему комбригу подполковнику Александру Александровичу Глезеру.

Лет восемь тому назад в Военно-инженерной академии мы его называли просто Сашей.

— Мой новый заместитель по строительству, — представил он меня вошедшему полковому комиссару Чеснокову, человеку грузному и уже пожилому. Комиссар здоровается, пожимая мне руку, и смеется.

— Да мы с ним два года знакомы. Помните, — обращается он ко мне, — когда еще Шестаков вас «сватал» к Астанину в Каменку-Струмилово?

Я тоже припомнил эту встречу.

— Звание вот только у нашего заместителя небольшое — капитан, — огорчается комиссар. — Бригада как-никак большая. Авторитет нужен, Александр Александрович.

(Комбриг превращает разговор в шутку. В кабинет приносят чай, бутерброды. Секретарша, донельзя накрашенная молодая женщина, бойко постукивает на машинке, время от времени поправляя перед зеркалом свои золотые кудряшки.

— Отдел вам надо укомплектовать в ближайшие же дни и начать работать, — слышу я повелительный голос Глезера.

На следующий день к нам назначили еще четырех офицеров: Кралича, Кувакина и Бялика, с которыми я служил в Киеве. Четвертым был Володя Тандит, совсем еще молодой, окончивший нашу Военно-инженерную академию перед самой войной и неизвестно каким образом оказавшийся в Саратове с женой и ребенком.

Шофер Водянник и его молодой друг Вася тоже волновались за свою судьбу. Им не хотелось расставаться с людьми, с которыми так крепко подружились и вместе разделяли тяготы первого года войны.

Но и для них все кончилось хорошо. Водянник, правда, ворчал, но сдал в автобат грузовую машину и пересел на «эмку». Синеглазый Вася, теперь всегда веселый по причине частых писем от юной Настеньки из Сватово, был оставлен в штабе для поручений. Над ним все подтрунивал Лосев, угрожая написать Настеньке поэму «От Сватово до Саратова похождения Васьки кирпатого», Успокаивал в таких случаях своего друга Водянник, который крепко верил в его мужество и верность любимой.

После разгрома немцев под Москвой и изгнания их из нескольких областей центральной России положение на фронтах стабилизировалось. В последних сводках Совинформбюро нет упоминаний о населенных пунктах, переходящих из рук в руки, а все больше приводятся описания боевых действий отдельных отрядов или мелких подразделений. Но настроение в войсках хорошее. Ведь инициатива перешла к нам, и оккупанты вынуждены закапывать свои танки в землю и строить оборонительные рубежи.

Перед саперами теперь стоят новые задачи. Нам надо не только подрывать мосты, переправы, но и ловко наводить и строить их; надо не только устраивать заграждения, но и уметь преодолевать их, предварительно организовав тщательную инженерную разведку. В общем, нужны саперы, способные обеспечить наступление войск. Подготовкой таких саперов и занимаются наши учебные батальоны. В этих подразделениях собраны наиболее опытные командиры и красноармейцы. Многие из них служили еще в царской армии, участвовали в гражданской войне.

Есть и помоложе. Эти больше из госпиталей приходят, после ранений.

Саперная армия — огромная махина. Командующий отвечает не только за формирование саперных частей и подготовку резервов для фронта, но и за оборонительные работы вокруг Саратова. Поэтому ему подчинены еще и управления полевого строительства.

Прусс, теперь уже полковник, заместитель командующего армией по строительству, не дает мне наладить работу в отделе, тащит все на строительство рубежей.

— Поближе к жизни, поближе к жизни, — всякий раз внушает он, когда мы направляемся в очередной рейс.

А ездить зимой в этих краях не так просто. Все дороги занесены снегом. Чтобы добраться, например, до Бальцера, где находится одно из управлений полевого строительства, нам приходится на машине ехать вниз по левому берегу Волги, а там в одной деревушке пересаживаться на сани. Приезжаем туда затемно. Кругом метель, ни зги не видно, а в сельсовете только один сторож, и тот похрапывает.

— Где, папаша, лошади, сани? — спрашивает продрогший полковник.

Старик сторож бормочет со сна что-то невнятное, но затем протирает глаза, оживает.

— Председатель, — видимо не расслышав вопроса, говорит он тихо, — уехал намедни в Камышин, а секлетар дома.

Позже пришла секретарь сельского Совета — молодая девушка, недавно эвакуированная вместе с сестрой из осажденного Ленинграда.

— У нас одни сапоги на двоих, — застенчиво признается она, — когда