Читать книгу - "На боевых рубежах - Роман Григорьевич Уманский"

Приходится ей самой отвечать за сына.

— Мой муж, — слегка картавя, начала она, — кадровый командир, капитан, воюет, но где именно, не знаю, по номеру полевой почты определить трудно. Может, он теперь и под Москвой, а может быть, уже... — она не досказала начатую фразу, слезы заволокли ее большие голубые глаза. 

Дальше я узнал, что она с Толиком сегодня в полночь эвакуируется в Ташкент вместе с военной школой, в которой раньше ее муж преподавал тактику.

Пришли Лосев, Аралов, Чаплин. Они ходят по комнате, как по музею, на цыпочках, зачарованные. Им все очень нравится, начиная от картин и кончая безделушками, аккуратно поставленными за зеркальными стеклами дубовой горки. Но больше всего им нравится, конечно, сама хозяйка дома.

Явились попрощаться подруги. Знакомимся. Поначалу все грустны и разговор не клеится.

— Лариса, родненькая, ты бы нам что-нибудь сыграла на прощанье, — взывает к хозяйке белокурая, с мушкой на щеке, ее подруга.

Вмешивается Лосев:

— В самом деле, Лариса... кажется, если я не ошибаюсь, по батюшке Петровна, почему бы и не сыграть вам что-нибудь душевное?

Молодая женщина села в последний раз за свой рояль, взяла несколько аккордов и стала играть Шопена. Словами трудно передать наше состояние в тот вечер. Под эти чарующие звуки каждый вспоминал что-то свое. Как в калейдоскопе, перед глазами проходили разные, порой с большой дозой фантазии картинки минувших дней.

Лосев бормотал стихи, а Паша Аралов тяжело вздыхал. Только Миша Чаплин застыл в глубоком кресле и безмолвно смотрел на хозяйку дома.

— Браво, браво, Лариса! — дружно кричали гости, когда она закончила свой концерт. А на следующий день Лариса Петровна была уже далеко, наверно, где-то под Балашовом. Мы тоже собирались в трудный путь.

Военный комендант города вручил мне телеграмму: «Немедленно всем составом выезжайте Валуйки. Ильин-Миткевич».

Легко сказать «немедленно», а как в эту распутицу туда добраться?

Зашел Водянник. Он уже узнал о содержании телеграммы.

— Ну как, доберемся или здесь зазимуем?

— Оно, конечно, неплохо и тут перезимовать, — спокойно отвечает шофер, — только приказ есть приказ. Выполнять надо. 

На другой день мы покидаем Старобельск и берем курс на Валуйки. В летнее время это расстояние можно с успехом преодолеть менее чем за сутки, но теперь такое путешествие на полуторке кажется рискованным и безнадежным делом. В этом мы убедились не более чем через час, когда в первый раз полетело сцепление.

На пятые сутки только благодаря мастерству шофера наша группа добралась до Веденеевки, недалеко от Валуек, и тут, к сожалению, мы узнали, что ехать дальше нет смысла, штаб фронта уже перекочевал по железной дороге в Воронеж.

Стало ясно, что вызывали нас в Валуйки для того, чтобы вместе со всеми ехать к новому месту дислокации. Но как быть теперь? До Воронежа кажется так далеко, как до синего неба, а чтобы подняться по грязи на гору из Веденеевки, надо где-то достать мощный гусеничный трактор ЧТЗ, которого нет здесь.

— Это я все устрою, — успокаивает Чаплин. — Дайте только срок.

Водянник тоже просит повременить, чтобы сделать кой-какой ремонт машины, запастись бензином. Словом, мы оседаем на несколько дней в этой большой деревне, покинутой только позавчера отделами второго эшелона штаба фронта. Наша машина стоит возле небольшого деревянного моста, рядом с кузницей. Теперь там вовсю хозяйничает Водянник и синеглазый солдат Вася.

— Бог на помощь, — приветствует их показавшийся в дверях Чаплин.

— Помогите, товарищ начальник, — просит Водянник, показывая на свободный тяжелый молот, лежащий возле наковальни.

— Ишь, чего захотели! А трактор кто будет доставать, — наступал на них Миша.

— Может, от те голубчики поработают молотом? — спрашивает он, показывая на Аралова и Лосева, возвращающихся из села.

— Танцуй! — кричит на весь двор Лосев и показывает мне сразу несколько писем.

— Понимаешь, наша полевая почта оставила здесь.

Я, конечно, танцую на радостях. Да как не танцевать, если эти письма ждал два месяца и написаны они женой. Весь вечер снова и снова перечитываю исписанные знакомым и дорогим мне мелким почерком листки, пришедшие из далекой деревни Пензенки, затерявшейся в степях Саратовской области.

До штаба фронта в 1941 году нам добраться так и не удалось. Кто отступал тогда по дорогам Воронежской и Курской областей, тот хорошо помнит черноземное месиво, в котором застревали тысячи машин.

Сколько раз мы, промокшие за день, ночевали в поле или в близлежащих от дорог пустых глиняных сарайчиках. Сколько дней провели без еды и курева, ночей без сна и отдыха. Иной раз бывало посчастливится к ночи добраться до какого-нибудь хуторка или маленькой деревушки. Зайдешь в спящий дом, спросишь: «Хозяйка! А, хозяйка, нельзя ли у вас переночевать?» Из темноты обычно отвечали: «Заходи, сынок, заходи. Корову во двор выведем, овцу подвинем, место всегда найдется».

И хотя рядом с овцами спать не так уж удобно, но кто тогда думал об удобствах.

После Россоши дорога улучшилась, и в канун 24-й годовщины Октябрьской революции мы подъехали к Дону, напротив города Павловска. Мост через реку ремонтировали наши саперы. Не оставалось ничего другого, как заночевать в рядом раскинувшейся деревне Белогорье.

В отведенной для постоя хате, в убранной по-праздничному горнице, сидели девушки и слушали радио. Я подошел поближе к репродуктору и услыхал знакомый глуховатый голос И. В. Сталина. Его неторопливая речь вселяла в нас уверенность, что не все потеряно и что вместо сегодняшней черной ночи на притихшем Дону будут еще солнечные дни.

Следуя совету Владимира Маяковского, что «надо вырвать радость у грядущих дней», мы после доклада решили немного повеселиться. Откуда-то взялся баянист. Миша Чаплин послал шофера за своим рюкзаком, в котором оказался целый клад: две бутылки вина, три банки консервов и галеты. Девушки принесли из погреба малосольных огурцов, а хозяйка подала на стол жареной рыбы. Ужин прошел на славу. В ударе был Чаплин. Но это грустное веселье не могло заглушить