Читать книгу - "На боевых рубежах - Роман Григорьевич Уманский"

на исторический Полтавский бой и победу русского оружия над шведскими интервентами. Но нынешняя война мало схожа с войнами XVIII столетия. Теперь исход войны не может быть решен даже самой крупной победой в одном сражении, так как бои ведутся на огромном протяжении от Балтики до Черного моря.

К тому же летом 1941 года обстановка сложилась не в нашу пользу. И когда немцы форсировали Днепр южнее Кременчуга и появились в конце августа в районе Новых Сенжар, в Полтаве не было достаточно войск для оказания должного сопротивления. Преобладали тут военно-строительные организации и мелкие тыловые подразделения.

С боями пробились и вышли из окружения Салащенко, весь заросший черной щетиной, и Ильин-Миткевич. Генерал возвратился не пешком, как большинство, а проскочил через линию фронта на бронемашине. Очевидцы рассказывали, что, когда замкнулось кольцо окружения, штаб фронта выехал из Прилук и, вытянувшись со всем своим транспортом в трехкилометровую колонну, взял направление на Пирятин. В этом районе и произошла трагическая развязка.

Немцы безжалостно бомбили и обстреливали колонну. Будучи раненным, командующий фронтом генерал Кирпонос застрелился. Управление войсками совсем расстроилось. Люди стали жечь автомашины и штабные документы. К ночи все разбрелись кто куда. Стихийно образовывались отдельные отряды. В одном из них и оказался Ильин-Миткевич. Он взял на себя командование, и под прикрытием трех броневиков с рассветом отряд начал пробиваться на восток. Но случилось так, что бронемашина Ильина-Миткевича прорвалась через немецкий заслон, а его отряд остался в тылу врага. При попытке соединиться со своими войсками погибли Михаил Андреевич Поляков, Женя Ангелович и другие штабные работники.

Неутешительные вести поступали и с других фронтов. Немцы под Ленинградом и Смоленском. Здесь, на юге, они уже захватили Днепропетровск и рвутся к Одессе.

В Полтаве мы долго не задерживаемся и по указанию Салащенко выезжаем в Валки, что в 30 километрах от Харькова. Здесь проходят дальние оборонительные рубежи, строящиеся управлением генерала Комаровского. Главным инженером в управлении, как нам сообщили, преподаватель нашей академии В. Ф. Шперк. Мы пытаемся установить с ним деловую связь, однако пока это не удается.

Но если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету — гласит народная пословица. И мы едем в Харьков.

Там и встретили Шперка. Он рассказал много академических новостей. Дал новые чертежи «окопов Невского», названных так по фамилии их автора. Приказано строить окопы по-новому: старые дерево-земляные сооружения не выдержали экзамена на войне. Мы уже отказались и от противотанковых рвов. Работа эта очень трудоемкая, а нужных машин нет.

* * *

Стоят ясные и теплые сентябрьские дни. После двухнедельной работы в районе Валки мы накоротке останавливаемся снова в Харькове, а затем по прекрасной асфальтовой ленте едем в Чугуев. Давно не приходилось ездить по такой дороге, и Водянник от счастья жмет на всю железку.

— С ветерком проедем! — кричит он. 

Ветерок действительно сказывается. С головы Лосева слетает пилотка. Приходится останавливаться и охотиться за ней, все дальше и дальше гонимой ветром по недавно скошенному полю.

Радует, что здесь, на Харьковщине, хлеба убраны и частично заскирдованы. Это тяжелый труд и большая победа женщин-колхозниц, которых мы с благодарностью приветствуем, встречая на своем пути.

В Чугуеве размещаемся в двух домиках на одной из окраинных улиц. Ближе к центру все забито офицерами штаба фронта.

Здесь снова встречаем Ильина-Миткевича, бываем у Салащенко.

Наша «передышка», как говорит Фомин, закончилась. Правда, за эти дни успели хорошо помыться в бане, обстираться и даже получить кой-какое обмундирование. Но надо снова собираться в путь. На сей раз на несколько дней, сначала в Славянск, а затем на рубеж, который возводят строители Оборонстроя по линии Купянск — Изюм.

Славянск встречает нас сильной канонадой зенитных пушек и взрывами бомб. Из окон некоторых домов затемненного города кто-то сигнализирует авиации противника электрическими мигалками.

— Ехали в тыловой город, — жалуется Лосев, прячась в подъезде от падающих осколков, — а попали в пекло.

— Вы еще не знаете, что такое пекло, — хрипловато говорит старичок из дальнего затемненного угла. — Жарко было сегодня утром в Сталино. В город ворвался немецкий танковый десант. Я еле-еле ноги оттуда унес.

Вначале даже не хотелось верить старику, до того эта новость казалась неправдоподобной и ошеломляющей. Но начальник гарнизона это подтвердил, и мы тут же выехали обратно на указанный рубеж.

Штаб-квартиру выбрали в поселке Боровое — это в тридцати километрах севернее города Изюм, где впоследствии разгорелись ожесточенные бои.

На рубеже работали долго, что-то около месяца. Немцы вели тогда большие наступательные операции значительно северней — они уже подошли к Ленинграду и рвались к Москве. А здесь после захвата Харькова наступило затишье. О войне напоминали, особенно по ночам, лишь далекие взрывы и единоборство наших зенитчиков с гитлеровскими летчиками в районе узловой станции Купянск.

По непроверенным данным, немцы прорвались в Изюм, значит — завтра-послезавтра они могут быть уже здесь. Строители еще на прошлой неделе снялись и уехали на Восток. Штаб фронта давно в Валуйках. Принимаю решение выехать в Сватово, а оттуда в Старобельск. Снимаемся с места в момент, когда немецкие снаряды начали разрываться недалеко от нашего поселка. Водянник уверенно ведет нашу полуторку по глубокой колее осенней дороги.

В Сватово добрались с большим трудом. Все дороги, ведущие к этому маленькому городку с юга, запада и северо-запада, забиты беспрерывными колоннами машин, повозок и людьми.

Машины подолгу буксуют в жирной грязи, особенно в низинах, образуя пробки. Последняя такая пробка была на подступах к Сватову.

В тот вечер, когда мы прибыли в Старобельск, там творилось что-то невероятное: одни поспешно эвакуировались, другие прибывали и обосновывались здесь.

Я остановился в домике одной учительницы. Три комнаты, кухня, ванная. В столовой блютнеровский рояль и много картин, написанных маслом. Видимо, здесь кто-то рисует и кто-то играет. Ну да, музицирует, оказывается, сама хозяйка дома Лариса Петровна, а рисовал ее отец, в прошлом городской нотариус. Учительнице лет 25–28, не больше. Рядом с ней ее мальчишка, застенчивый малыш, боязливо поглядывающий на меня исподлобья.

— Где твой папа? — знакомясь, спрашиваю я его. Но Толик (так