Читать книгу - "Имя Отца. В тени Жака Лакана - Сибилла Лакан"

«достраиваем» в настоящем моменте, используя схемы – наши внутренние представления о том, «как должно быть». Этот механизм работает не только при припоминании. Он также лежит в основе такой функции Я, как тестирование реальности – процесса, с помощью которого психика отличает внутренний мир от внешнего (можно сказать так: некоторый опыт восприятия позволяет нам адекватно воспринимать окружающую действительность и ориентироваться в ней).

Все усложняется, когда мы переходим от взаимодействия с вещами к взаимодействию с людьми – к сфере непредсказуемых социальных отношений. Некоторые классики психоанализа даже предполагали, что в восприятии людей тестирование реальности в принципе не работает[25]. Здесь восприятие внешних раздражителей во многом обусловлено ранее сформированной бессознательной фантазией. Это не значит, что человек чего-то не видит, не слышит, не чувствует, или видит, но по-другому. В нормальных условиях он корректно воспринимает раздражители разных модальностей. Изменяется то, как эти раздражители регистрируются в психике. Иногда мы долго чего-то не замечаем не потому, что нас подводит зрение, а потому, что наше Я по какой-то причине предпочитает это трансформировать или вовсе изъять. Таким образом, изменяется и актуальный опыт, и воспоминания о нем. Мама и папа не просто представлены в нашей памяти. В некотором смысле они и есть наша память, в той мере, в какой память обусловлена бессознательной фантазией.

Как формируется бессознательная фантазия? В психоанализе поведение и все области психической жизни человека обусловлены конфликтом и компромиссом. Что это за компромисс? Психический аппарат работает как система «сдержек и противовесов», стремящаяся минимизировать неудовольствие, вызванное разными раздражителями, посредством снижения напряжения. Это могут быть внешние раздражители, среда. Но кроме внешних раздражителей, в дело вступают еще и внутренние. Собирательно Фрейд называл их разными типами бессознательной мотивации. Это, с одной стороны, наши импульсы и устремления (в психоанализе это называется влечениями Оно). С другой стороны, это социальные ожидания, идеалы, запреты (в психоанализе это называется давлением сверх-Я). Центральное место во всей этой системе «сдержек и противовесов» занимает наше Я – часть психического аппарата, которая взаимодействует с внешним миром и находит компромисс под давлением всех раздражителей. Психика человека стремится пребывать в состоянии равновесия. За то, чтобы предотвратить изменение в равновесии психического аппарата, или, если это изменение уже произошло, вернуть психический аппарат в равновесие, ответственна одна из его частей – Я. Для этого Я формирует особенный тип компромисса, который называется механизмом психической защиты[26]. Все эти процессы протекают большей частью вне сознательного внимания человека, но иногда могут становиться достаточно интенсивными, чтобы в него попасть (в таком случае человек может обнаружить у себя наличие чувства тревоги).

Бессознательная фантазия тоже имеет защитный характер, хотя, строго говоря, это не защита, а компромиссное образование. То, как в связи с родительскими фигурами фрустрируются и удовлетворяются влечения ребенка (прежде всего в период с 3 до 6 лет) – то есть от чего Я приходится защищаться – определяет, какой будет эта фантазия. Итак, бессознательную фантазию можно определить как компромисс, который определяет наше восприятие внешних и внутренних раздражителей[27].

Не так важно, будет ли у мамы и папы медицинская или психоаналитическая подготовка. Родители могут стремиться быть «достаточно хорошими», как в учебниках по детскому психоанализу. Однако невозможно предсказать, какой именно связанный с ними раздражитель с каким именно эндопсихическим процессом ребенка совпадет и какую «защитную» (компромиссную) фантазию сформирует его Я, используя этот актуальный материал. Даже всемирно известные врачи для своих детей – всего лишь обычные родители.

Несмотря на то что воспоминания о родителях подвержены трансформациям, их не следует считать недостоверными или неважными[28]. Когда мы имеем дело с такой речью (или, в нашем с читателем случае, текстом), следует признать следующее: да, мы имеем дело не с хроникой фактов, и, возможно, все было иначе. Но когда человек говорит, например, о своем отце, он говорит прежде всего о себе: о своем внутреннем конфликте, актуальном страдании и той самой бессознательной фантазии, которая призвана этот конфликт смягчить. Как замечает Сибилла Лакан, «иногда в нашу жизнь вплетаются мотивы семейных преданий»[29]. Именно с этой точки зрения и следует посмотреть на ее текст в первом приближении.

Приближение второе: загадочная болезнь Сибиллы

Что рассказывает нам Сибилла о своем конфликте и бессознательной фантазии? Сибилла постоянно переживала собственную недостаточность, особенно в сравнении с сиблингами. Все будто подчеркивало ее неполноценность. Она воспринимала себя как «плод отчаяния», ей чего-то недоставало, чтобы быть ценной для матери, которой она была недостаточно интересна, и для отца, который предпочел не только старшую сестру, обладавшую «всеми качествами», но и совсем другую женщину с дочерью, родившейся менее чем через год после появления Сибиллы.

Мать, которой самой недоставало этого «чего-то», передала дочери свой фундаментальный недостаток. Сибилла защищает мать от своего убийственного ресентимента серией репарирующих действий. В юности она пыталась «восстановить справедливость», стать видимой, например, устраивала «образцовые выступления», неожиданно заявляя за семейным столом, что никогда не выйдет замуж. Она даже пыталась восполнить свой недостаток, лишив чего-то своего одноклассника: сначала украв у мальчика линейку – предмет характерной формы – а затем выставив его идиотом и заставив всех поверить, что линейка всегда была ее.

Значимый аспект бессознательной фантазии Сибиллы связан с фигурой отца. Ее представления о взаимодействии с ним отмечены романтическим, если не эротическим характером. Они оставались вдвоем, он касался ее руки, а она была «красивая и счастливая», как писал поэт Жак Превер в любовном стихотворении «Барбара». Но это невозможная любовь, которая, состоявшись, оборачивается смертью[30]. И только при смерти отца Сибилле снится сон, в котором он не умирает, и они «любят друг друга», любовь возможна.

В конце подросткового возраста она стала свидетелем сцены, когда отец танцевал с младшей дочерью Жюдит – той самой, которую он предпочел Сибилле и всей первой семье. Сибилла чувствовала себя маленькой неловкой девочкой, тогда как от сестры «веяло женственностью» – она была «королевой», и они танцевали с отцом «будто влюбленные». Эта сцена танца обнажила возможность ее влечений вторгнуться в сознание и будто реализоваться в актуальной реальности. С одной стороны, она идентифицируется с ровесницей, занимающей место любовницы рядом с отцом. С другой стороны, в тот же момент эта сцена напоминала, что ей недостает чего-то, чтобы он выбрал именно ее. Чтобы совладать с этой угрозой, Сибилла предпринимает бегство в болезнь. Эта защита выполняла две функции. Во-первых, с «загадочной болезнью» у Сибиллы появилось это «что-то». Во-вторых, это «что-то» связывало ее с отцом-психиатром – у нее было нечто, не просто связанное с ним,