Читать книгу - "Московский Монмартр. Жизнь вокруг городка художников на Верхней Масловке. Творческие будни создателей пролетарского искусства - Татьяна Васильевна Хвостенко"

На чужой картине, но не Левитана,

Я пишу Иришке, дочери Евгана,

И чтоб та Иришка, дочь родного друга,

Знала бы, что книжка лучшая подруга.

Евгений был хорошим другом, семьянином, любящим мужем и отцом. Он был веселым и вместе с тем очень скромным, за что его любили женщины. У него установились прекрасные отношения с художницей Верой Ипполитовной Араловой. Евган познакомился с ней на курсах марксизма-ленинизма. Как-то к празднику Евгений выпустил стенгазету, в которой нарисовал Веру с двумя негритятами (отцом ее детей Джима и Тома был актер-негр Ллойд Паттерсон)[1]. Показывая ей рисунок, он сказал:

– Знаешь, я никак не могу вспомнить твое лицо!

– Это очень просто! – сказала Вера Аралова и нарисовала вместо лица треугольник.

В 1941 году три друга, три товарища, вместе работавшие в «Крокодиле» – Виктор Васильев, Иван Семенов и Евгений Евган – ушли на фронт. Позже на фронте они познакомились с Михаилом Максимовым и приняли его в свою компанию. Максимов – тот самый молодой лейтенант, что написал свой вариант слов песни «Синенький скромный платочек…» для Клавдии Шульженко. Он переделал польский романс, вставив туда реалии нашей войны: «Строчит пулеметчик за синий платочек, что был на плечах дорогих». И песня на слова Максимова стала символом Великой Отечественной.

Ни Евган, ни его друзья не были готовы к войне, но считали, что у них есть самое главное – мужество, стойкость, любовь к человеку. «Время само диктовало, что надо писать, что делать», – часто повторял Евган.

На Волховском фронте ежедневно выходила хорошо иллюстрированная газета. Евган рисовал карикатуры, рассказывал о последних новостях на фронте, сочинял статьи и листовки. Солдаты газету ждали, слава о ней расходилась по всему фронту.

Евгений очень волновался за судьбу Анны и Иры. Помимо работы во фронтовой газете, он ухитрялся еще и писать рассказы для детей, иллюстрировал их, посылал в журнал «Мурзилка», писал рассказы и для журнала «Балфлот». Небольшие гонорары за них получала Анна. Зная тяжелое положение семьи, Евган старался послать домой с кем-нибудь то кусок мыла, то баночку консервов, и, конечно же, писал и писал письма, полные любви и нежности к жене и дочери. А еще в небольшую тетрадку он записывал лирические песни, сложенные на фронте его товарищами, частушки, шуточные посвящения, поговорки. В минуты затишья Евган играл на аккордеоне, пел песни любимого им Вертинского и песни из своей тетрадки, те самые, сочиненные на фронте. Но в тетрадке были и стихи, посвященные самому Евгению Евгану. Вот одно из них – его автор А. Петров:

Я ждал тебя… хлестал осенний дождь,

Во тьме я слышал дальние гудки,

И мне казалось – ты сейчас войдешь,

И я коснусь рукой твоей руки.

В железной печке клокотал огонь,

И лес шумел под ветром и дождем,

Тогда Евган со скуки взял гармонь,

И песню затянули мы вдвоем.

Мы пели о разлуке, о Москве.

Москва, Москва – созвездие огней!

И если б жизнь была на волоске, —

То все равно бы вспомнили о ней.

…Грустит гармонь, шумит осенний дождь,

Стекает с крыши талая вода,

И ты ко мне, пожалуй, не придешь

ни в эту ночь, ни завтра…

…никогда.

Волховский фронт,

октябрь 1942 г.

Войну Евгений Николаевич Евган закончил в чине капитана.

Однако еще до конца войны, 19 января 1945 года, за мужественную работу во фронтовых газетах Евгения Евгана наградили командировкой в Москву. После встречи с женой и возвращения на фронт он написал ей:

«Когда задумываешься, то кажется, если бы я остался в Москве, то чувствовал бы себя не в своей тарелке, об этом сужу по Карабанову, Семенову и другим. Так что, черт его знает, что лучше. Подожди возражать, я знаю, что ты уже выпустила когти и хочешь упрекнуть меня в том, что я «рвусь» домой, – нет! Не говори так, но уж раз суждено мне было еще раз уехать, то уж дослужу честно Родине до конца – даю честное слово и сберегу себя для Тебя, ради этого я и хочу жить и работать и вернуться таким же здоровым и любящим. Отчасти я доволен, что еду на этот фронт, а не на Восток, а это, как я тебе уже говорил, гораздо хуже. Ну, будь здорова, моя родная. Целую крепко. Твой Евган».

Он не боялся смерти, нет. Но после командировки в Москву и посещения МОСХа понял, что многое изменилось за годы войны. Среди художников произошел раскол, появились «кланы». Художники-приспособленцы, доставшие «бронь» и оставшиеся в столице, времени зря не теряли. Они получали звания заслуженных деятелей искусств, народных художников СССР и РСФСР, медали и ордена, мастерские. Быстрым ходом шло расслоение общества художников. На выставки стали принимать картины только по блату, нужно было заводить знакомства и связи. Евган увидел своими глазами то, что уже слышал от фронтовых товарищей, и демобилизация стала пугать его. По этому поводу он советовался с друзьями, об этом писал Анне. Его приглашали остаться в армии, предлагали поехать с семьей в Белоруссию, где давали работу и квартиру, а Михаил Максимов звал к себе в Ленинград. Но Евган решил вернуться в Москву, где не было ни квартиры, ни мастерской – а ведь именно мастерская считалась показателем «респектабельности» современного советского художника. Ему негде было показать свои работы, некуда было пригласить художников на чашку чая… В это время уже построили роскошные мастерские на Масловке, но для Евгана там места не нашлось. По приезде в Москву он работал как вол, чтобы скопить немного денег и купить хоть небольшую комнатушку для работы.

Наконец его друг, Александр Моисеевич Эскин, основатель Дома актера, оставил ему комнату, в которой до этого жил с женой и дочкой. Отсутствие удобств – печное отопление, заготовка топлива – не смутили Евгана, он был рад и такой комнатушке и считал это за благо. Но жилось трудно. Что не смогли сделать война и фронт, сделал МОСХ и художники, стоявшие у власти. Евган вернулся из другого мира, оттуда, где дорожили фронтовым братством, дружбой и любовью, и оказался чужим среди чиновников от искусства. Постоянные неурядицы сломили фронтовика. Он стал болеть, хотя и старался держаться, боясь расстроить близких.

4 октября 1948 года он умер в мастерской от инфаркта, ему было всего 43 года. Когда Виктор Васильев пришел его навестить и увидел друга мертвым, он тут же сам получил инфаркт.

А Иван Максимович Семенов до конца своих дней помогал семье своего друга – Анне Савельевне и Ире.

Ира была всесторонне