Читать книгу - "Московский Монмартр. Жизнь вокруг городка художников на Верхней Масловке. Творческие будни создателей пролетарского искусства - Татьяна Васильевна Хвостенко"

широкими мраморными подоконниками, на которых любили сидеть дети, созерцая Остоженку. Всегда с нетерпением ждали майских и октябрьских демонстраций, когда особенно интересно было наблюдать яркий поток людей, двигавшихся по улице.

Давид был щеголем, любил хорошо одеваться. Он носил красивые костюмы, был неизменно весел и приветлив, и никому не приходило в голову, что семья его жила трудно. Знания он имел всеобъемлющие. Собирал книги, встроенные шкафы буквально были забиты уникальными изданиями. Читал по памяти стихи Гумилева, Блока, Ахматовой, Эдгара По.

После революции Давид учился в Николаеве, потом в Одессе, а в 20-х годах – в Москве, во ВХУТЕМАСе.

В 1922 году Давид Маркович вступил в АХРР. Свои работы художник стал подписывать псевдонимом Девинов-Нюренберг, чтобы не было путаницы с его братом, тоже художником и искусствоведом. В течение какого-то времени он входил в ОМХ, возглавлявшийся А. Лентуловым, и даже ездил в командировки с удостоверением члена ОМХ. В командировки Давид Маркович часто брал с собой жену и Айю. В 1933 году они приехали в Новосибирск, где Нюренбергу заказали панно. Жить было негде. В очереди за хлебом разговорились с человеком, который предложил им временный кров, – это был писатель Эмиль Кроткий. Они подружились. Кроткий очень полюбил Айю и даже оставался с ней, когда родителей не было дома. Вскоре после отъезда Нюренбергов из Новосибирска Кроткого арестовали, и они ничего не знали о его дальнейшей судьбе. Только потом стало известно, что он все же вернулся из лагерей и в 1960 году умер.

Сам Давид Маркович не проявлял, на взгляд многих, должной осторожности и осмотрительности. У него хранились фото с Троцким – до тех пор, пока жена в страхе за семью не уничтожила «улики». В семье Давид Маркович говорил то, что думал, и у детей не было иллюзий.

Как-то днем к Девиновым заглянули обычные агенты Госстраха. Маленькая Айя, решив, что за папой «пришли», в ужасе бросилась к ним и закричала: «Не надо папу штрафовать, не надо!»

О живописной манере Нюренберга в те годы дает представление «Автопортрет», написанный в 1926 году: светлый силуэт лица подчеркивается глубокими теплыми темно-коричневыми тонами окружения и фона. Крупные мазки и колорит свидетельствуют об увлечении Девинова Рембрандтом.

На Масловке мастерской у Давида Марковича не было, он работал в большой комнате, выходящей окнами на стадион. А его дети всегда с охотой и старанием наводили в этой комнате порядок: они с большим уважением относились к работе отца, ведь они выросли среди живописи, бесед и размышлений об искусстве.

Давид Маркович дружил с Владимиром Татлиным. Подружились они еще до того, как поселились в одном доме на Масловке (и даже в одном подъезде). Виделись Татлин с Девиновым почти ежедневно, играли на бильярде, который Татлин сделал сам и который занимал почти всю комнату, – ночью бильярдный стол становился кроватью. Татлин жил на шестом, а Девинов на пятом этаже, и обычно Татлин приглашал друга в гости, стуча по трубе. Давид брал с собой какую-нибудь еду и поднимался наверх.

У Татлина устраивались домашние концерты: Петр Толкач играл на гитаре, Татлин – на бандуре, а Давид пел своим негромким, но выразительным голосом русские романсы, а иногда и шутливые залихватские куплеты. Бандуру Татлин сделал своими руками, сейчас этот инструмент находится в музее Глинки в Москве.

После войны Татлин стал все больше увлекаться театром, что, вероятно, давало простор его стремлению конструировать, работать с разными материалами. Он делал все сам – достаточно сложные декорации из дерева, предназначенные для вращающейся сцены, и даже какие-то детали к ней, эскизы костюмов, и, конечно, сам расписывал декорации. Иногда ему нужно было что-то быстро раскрасить, например осенние листья, и тогда все, в том числе дети Давида, сидели за столом и раскрашивали. В этой комнате не было ничего, кроме стола и висящего на стене велосипеда сына, погибшего на войне.

Сейчас, по прошествии многих лет, я поняла, почему Девинова и Татлина связывала такая дружба, – никто из них не пытался извлечь из этих отношений выгоду, корысть. Обоих так называемые друзья-художники сознательно отодвигали в тень, боясь конкуренции, а Татлин и Девинов были, в отличие от карьеристов, скромны, по-настоящему любили искусство и служили ему, несмотря на нелегкий, подчас неустроенный повседневный быт.

Во время войны Нюренберги эвакуировались в деревню Старый Буян Кировской области. Давид Маркович тяжело заболел – сказалось ранение. Клавдия буквально спасла его от смерти. Они завели небольшой огород и козу, которая ходила за Давидом как собака. Давид Маркович постоянно писал и делал зарисовки, но живописных работ этого периода не сохранилось, осталось только множество рисунков.

В последующие годы он писал натюрморты – букеты, розы, сирень, пионы, композиции с рыбами, птицами, фруктами. Удивительны по колориту его пейзажи – деревья, небольшие домики, небеса, заливные луга. Давид Маркович любил писать портреты друзей, которые тут же дарил. А жизнь его семьи можно проследить по портретам дочерей – маленькие девочки, школьницы, барышни. Некоторые так и остались незаконченными – девочки не любили позировать. Портреты написаны со сходством, каждый в своей цветовой гамме. Композиция традиционная, манера письма свободная, мягкая. Они и сейчас висят в квартире Девиновых-Нюренберг: большой «Портрет Айи с дедом», двойной портрет Елены и Анны за пианино «В четыре руки» и другие.

Творчество Давида Девинова-Нюренберга – истинно и подкупающе, как и сама личность этого незаурядного, яркого человека. И замечательно, что не только дочери его стали художниками, но и дети дочерей – Всеволод, Елена и Аглая – наделены этим даром.

Василий Семенович Сварог

С отцом и Михаилом Михайловичем Черемных мы часто заходили в квартиру-мастерскую их общего друга Василия Семеновича Сварога, которая находилась в небольшом особнячке около Тишинского рынка. В мастерской было уютно. Мягкий свет лился сверху, из окна в потолке, освещая большую комнату, обставленную красивой старинной мебелью палисандрового дерева. На стенах висели прекрасные акварели в изысканных рамах.

Сварог часто рисовал интерьер мастерской, особенно при вечернем свете: синие окна, коричневые оттенки деревянных деталей мебели создавали удивительную гармонию с золотистым цветом, который давало электрическое освещение. Василий Семенович писал щетинными кистями большого размера, смешивая краски на старинной овальной палитре. Мазок его был виртуозным. Писал обычно враз, почти не делая карандашного рисунка. При работе с акварелью он сначала увлажнял лист и писал по мокрому. Но работал и по сухому.

Он умел добиваться сходства в несколько мазков, работая быстро; две-три розы в прозрачном стеклянном стакане он исполнял виртуозно, делая свет-тень, рефлекс, иногда и блик в один мазок. При этом цветы у него благоухали и жили. По виртуозности мазка в акварели ему не было равных. Он был блестящим рисовальщиком.

Лариса Семеновна, жена Сварога, двоюродная сестра моей матери, красивая крупная женщина, дружила с Ниной Александровной Черемных. Родилась Лариса Семеновна в Сибири, в Балаганске, куда ее