Читать книгу - "Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман"

ситуацию. Отныне у анжуйцев в лице их союзников-гвельфов появились значительно большие ресурсы доходов, кредитов и рабочей силы, а сицилийские купцы потеряли большую часть того, что они имели на североитальянских рынках, что оказало негативное влияние на экономику. В период между 1298 и 1310 годами не менее 50% задокументированной внешней торговли Сицилии приходилось на Северную Италию (Геную, Пизу и Флоренцию, находившихся на момент заключения договора с Генрихом VII под контролем гвельфов). Из-за скудости источников ситуация сложившаяся в последующие девять лет точно не известна, но между 1319 годом и смертью Федериго объем торговли с этими городами сократился до 18% от всего экспорта (общий объем торговли также резко упал)[118]. Бремя этого краха особенно сильно ударило по Валь-ди-Мазара, главному зернопроизводящему региону, и должно быть объясняет значительное его убыль населения. В период с 1298 по 1310 год торговые суда из Северной Италии составляли 40% всех судов, заходивших в порты Валь-ди-Мазара, но в последующий период их количество упало до 25%[119].

Объявление войны своим важнейшим торговым партнерам, как это сделали сицилийцы, перейдя на сторону императора, стало поступком, требующим объяснений, и правительство приложило немало усилий, чтобы объясниться с теми, кого это решение затронуло больше всего: городскими купцами, фермерами, баронами, каталонскими кредиторами и королем Хайме. Что делает союз с Генрихом столь озадачивающим, так это тот факт, что это было всенародным решением. В Парламенте не прозвучало никаких возражений, а ведь именно он имел исключительное право заключать такой союз. Нет также свидетельств сопротивления этому союзу и на местном уровне. На протяжении 1311 и 1312 годов, даже когда все масштабы неурожая становились очевидными, сицилийцы по всему острову верили, что договор с Империей был благом, необходимостью и своего рода спасением. Было ли их евангелистское чувство судьбы настолько сильным, что они готовы были действовать вопреки собственным интересам? Ответ на этот вопрос несколько сложнее. Чтобы понять мотивы сицилийцев, мы должны сначала рассмотреть существовавшие варианты. Какие реальные альтернативы у них были, учитывая конкретные условия того времени?

Многие жители Италии начала XIV века, в том числе и Данте, с надеждой ждали от Генриха VII восстановления порядка на полуострове, видя в нем первую со времен Манфреда, и, возможно, последнюю, на которую можно было надеяться, фигуру, способную сместить Анжуйскую династию[120]. Они считали, что пока французы владеют югом полуострова, североитальянские гвельфы могут рассчитывать на их помощь и продолжать теснить гибеллинов, и пока в Италии бушуют распри, папство будет оставаться в изгнании в Авиньоне, где оно неизбежно все сильнее погрязнет в светских делах, и не будет уделять внимания духовным нуждам Европы. Эти чувства могли быть оправданы или нет, но многие придерживались именно такой точки зрения. Таково традиционное объяснение внезапной преданности Сицилии имперской идеологии[121]. Этому есть некоторое оправдание, учитывая историческую связь Сицилии с династией Гогенштауфенов, и особенно когда мы имеем слова самого Федериго, провозгласившего, что "поскольку все короли обязаны помогать римскому императору, как из соображений милосердия, так и из божественной справедливости… я, будучи ревностным в деле этой справедливости, предложил ему помочь добиться того, что принадлежит ему по праву… и намеревался [таким образом] воздать славу Богу, честь Святой Римской Церкви, приобрести полезную дружбу Священной Римской империи и смутить врагов Креста"[122]. Но существовали и более практические причины.

Мир заключенный в Кальтабеллотте продержался в течение десяти лет, но несколько вопросов, оставшихся нерешенными в 1302 году, продолжали ухудшать отношения с Неаполем. Первым из них была проблема титула Федериго. По договору он был наделен титулом "король Тринакрии", а титул "король Сицилии" остался исключительно за анжуйским монархом. Поначалу анахронизм казался приемлемым компромиссом: Париж может стоить или не стоить мессы, но мир после двадцати лет войны определенно стоит греческого топонима. Некоторое время сицилийцы не беспокоились из-за нового титула своего короля, занимаясь более важными делами — наведением порядка в своем доме, но как только в 1305 году началось послевоенное восстановление и Арнольд де Виланова совершил свой судьбоносный первый визит в королевство, Федериго стал недоволен своим неудобным титулом, утверждая, что он умаляет его личное достоинство и не отражает политических реалий. Кроме того, что более важно, чувство политической и социальной общности, которое правительство пыталось укрепить на острове, вряд ли могло быть осуществимо, если королю придется призывать своих подданных объединиться в поддержку дипломатической фикции[123]. К 1308 году королевская канцелярия начала варьировать свои формулировки, называя короля то "королем Тринакрии", то "королем острова Сицилия", а иногда просто "королем"[124]. Когда Авиньон и Неаполь стали заявлять протесты, правительство обосновало нарушение договора в Кальтабеллотте тем, что Карл II первоначально согласился позволить Федериго выбрать либо титул "короля Тринакрии", либо "короля острова Сицилия", а когда сицилийцы выбрали последнее, Карл передумал и настоял на "Тринакрии"[125]. Таким образом, Федериго, вопреки решительным возражениям Хайме, который не видел причин нарушать мир из-за номенклатурного вопроса, объявил недействительным свое обязательство соблюдать подложное соглашение и стал во всех внутренних документах именовать себя "королем Сицилии"[126]. Это был не тот вопрос, из-за которого стоило рисковать началом новой войны, и он отражает ту мелочность, на которую был способен Федериго (богоизбранный спаситель христианства). Прикрываясь идеализмом, он считал, что имеет право на все, что хочет.

Более важными, чем проблема титулов, были два связанных с ней вопроса, один из которых мы уже упоминали ранее. Начиная с XII века правители Туниса Альмохады, а затем Хафсиды ежегодно платили дань сицилийской короне в обмен на полезный товарообмен и гарантию от бесконтрольного пиратства и захвата рабов. Поскольку эта дань была значительной (8.000 золотых дирхемов), правительство стало рассчитывать на нее для покрытия своих ежегодных расходов[127]. Но анжуйцы, как законные обладатели титула "короля Сицилии", потребовали дань для себя, и неудивительно, что нашли папскую поддержку своим притязаниям. В течение многих лет они требовали, чтобы Папа заставил Сицилию передать им деньги, и когда он обратился к своему новому "адмиралу Церкви" Хайме, чтобы решить этот вопрос, на сицилийско-каталонский союз было оказано чрезвычайное давление.

Эта проблема была связана с более серьезным вопросом о опорными пунктами в Калабрии, все еще находившимися под сицилийским контролем. Таких пунктов было несколько: помимо самого Реджо-ди-Калабрия, сицилийцы держала гарнизоны в Баньяре, Каламе, Катоне, Мотта-Сан-Джованни, Мотта-ди-Мори, Шилле и Сан-Никето. Один взгляд на карту показывает их стратегическое значение. В течение шести лет после мира в Кальтабеллотте анжуйцы не высказывали никаких претензий по поводу контроля Сицилии над этими пунктами, что может означать признание притязаний Сицилии на них, но более вероятно, что это свидетельствует о желании не нарушать мир. Однако в 1308 году король Роберт заключил договор с Генуей о совместном вторжении на Сицилию и привел в качестве довода незаконное владение Сицилией