Читать книгу - "Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова"

хихикнула Настя, разрядив обстановку. Я округлила глаза, возвращая внимание к брату. - Настя-я-а! – топнул он на младшую, но она не испугалась, продолжая веселиться. - Ваня?! – одним только его именем призвала я его к ответу. Поступи эта информация пять минут назад, я бы точно их в Сеуле не задержала, парочку эту белобрысую. - Да я не напился, а так, попробовал… - Ты же не пьёшь! - У него с утра аж голова болела, - пожаловалась Настя. - Я и не собираюсь больше пить! – заверил Ваня. – Но мы же всё пробовали, и кимчху эту вашу, и пим… пимпом… бам… - Кимбапы, - подсказала Настя. - Да! Ну, я и решил, соджу тоже можно попробовать… - Ваня, Ваня… - покачала я головой. - Нет, ну а иначе в клубе неуютно себя чувствуешь… - Ты ещё и в клубе был?! – ошарашено уставилась я на него. Покраснев, он замолк и вжал голову в плечи. Я бросила горящий взгляд на Настю: - И ты с ним была?! - Не, я дома осталась, я после десяти, как ты и просила, из дома выходить не стала. - А ещё я просила никуда по одному не ходить, Ваня! Ты должен был с Настей остаться! – невольно повысился мой голос. Я уставала от переживаний, и я знала, что в этой Азии нигде нельзя себя чувствовать в безопасности, тут только с виду тишь и гладь, и декриминализированная культура высокой морали. Но это не так! Все местные приличия – ширма! Как наши российские потёмкинские деревни – дорога лежит только там, где проедет высокопоставленное лицо, и здание отреставрируют тоже только с одной стороны по тому же принципу. - Что ты кричишь на меня, я уже не маленький! – взбунтовался брат. – Я уже совершеннолетний по меркам всех в мире государств! И… и на меня даже мама не кричит, а то ты будешь! Я почти обиделась, но тотчас передумала, посмотрев на себя со стороны и устыдившись. Это так и было, мама на нас редко кричала, даже если мы того заслуживали и доводили её неугомонностью, проявляемой, к слову, крайней редко. Мамина терпеливость, кротость и религиозность делали её характер справедливо-мягким, требовательным, но совершенно беззлобным. И папа тоже всегда нам растолковывал всё спокойно, приглушенно, внушительно, как-то сокровенно. Его тон посвящающего во что-то волшебное и чудесное заставлял самостоятельно притихать и гордиться тем, что тебе поведали. Казалось, будешь следовать данной инструкции, и вознесёшься, как Иисус и Дева Мария, в райские кущи, а вернее – обретёшь рай на земле. Нет, папа, не сработало, я пыталась. - Простите, я просто взвинчена из-за Сынри. - Господи, вот мы дуралеи, - подошла ко мне Настя и приобняла, забыв про своё подтрунивание над Ваней, - даже не спросили, как он? - Ничего… в сознании теперь, хотя бы. Но как быстро встанет с постели и встанет ли… - Всё так серьёзно? – встревожился Ваня. Я кивнула. На кухню вернулся Тэян. - Вылет в десять утра двадцать четвертого. - Спасибо, - улыбнулась я ему. Обернувшись и посмотрев, как Хадича кормит Барома, удовлетворенного своевременным поступлением пищи, я хлопнула себя по бокам. – Так, а что это Ромка ест, а мы голодаем? Надо бы сообразить ужин. - Барон поел, можно и холопам, - засмеялся Ваня, подмигивая ребёнку. - А ещё надо позвонить маме, - вспомнила я, и отошла в коридор сделать звонок, пока Хадича принялась доставать из холодильника всё необходимое для ужина. Посиделки получились даже более душевными и дружескими, чем когда с нами был Сынри. Тэян – выходец из низов, он родился и вырос в бедной семье, как Джиён, поднялся сам, видел такое дно жизни, какое не каждому приходится: притоны, тюрьму, трущобы, опустившихся до края наркоманов и проституток, азартных игроков, спустивших последние деньги, жуликов и мошенников, убийц и извращенцев. Он бы не морщил в Петухово нос так, как это делал мой муж – наследник миллионеров, вечный счастливчик, появившийся на свет, как говорят, с золотой ложкой во рту. Пусть и считается, что в наш век сословия исчерпали себя, и все люди равны, но по ощущениям этого никогда не будет. Есть те, кто проживает свою жизнь, понятия не имея о многих её сторонах, и они смотрят на окружающих иначе, особенно когда слышат о каких-то проблемах. Мне вспомнилась Тэён, относящаяся к той же породе людей, что и Сынри. Она действительно считала себя хозяйкой судьбы и отсутствие проблем – собственной заслугой. Как же можно не понимать, что везение и удача – не пустой звук? Если ты родился с двумя руками и ногами, да ещё в полноценной семье без финансовых трудностей, то это ни каким боком не твоя заслуга, и всё, что из этого вышло – тоже не благодаря твоим только личным стараниям, это всё получилось, потому что изначально давалось многое. Конечно, важны и усилия, чтобы сохранить или развить, но их количество будет совсем иным, чем у слабого здоровьем сироты, пытающегося достичь тех же высот. А ещё везунчики любят учить других оптимизму, говоря что-то вроде: «Не унывай, жизнь прекрасна!». Да если бы ты прожил так, как некоторые, нашёл бы в себе моторчик для этого позитива? Или иссяк в борьбе с трудностями? У меня были две одноклассницы в Петухово. Одна жила с пьющими родителями, в гости к ней никто никогда не ходил, она и не звала – стеснялась, вещи у неё были плохие, потому что постоянного заработка у регулярно уходивших в запой отца и матери не было. Эта девчонка часто печалилась и могла часами рыдать из-за невнимания какого-нибудь понравившегося мальчика. Вторая же была дочерью самых богатых людей Петухово, у них чуть ли не единственных был новый кирпичный особняк, а не старый деревянный дом. Всегда хорошо одетая, бодрая, плевавшая на поклонников и не обращающая внимание на мелкие передряги, она умела проявлять жалость. Именно не сочувствие, а жалость. Каждый раз, когда плакала или грустила первая, она глубокомысленно разглагольствовала о том, что унывать нельзя, что быть такой нюней – отвратительно, что каждый сам в состоянии выходить из депрессии, а не раскисать. После этих монологов она возвращалась в свой обустроенный дом, где ждал горячий вкусный обед, сытно наедалась и ехала с матерью в Томск по магазинам. А та, которую она утешала, возвращалась в покосившуюся лачугу, отмывала грязную посуду за своим никчёмным семейством, варила