Читать книгу - "Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко"

Британии консерватизм вплоть до последнего десятилетия XIX в. чувствовал себя не очень уверенно, то к Шотландии это утверждение относится еще в большей степени, поскольку после 1832 г. позиции консерваторов здесь были крайне слабы. Будучи воспринимаемой как реакционная партия, консерваторы пользовались минимальной поддержкой, особенно в индустриальных городских регионах, а Шотландская национальная консервативная ассоциация, созданная в 1867 г., была лишь бледным отражением английской и практически не поддерживалась на местном уровне[1070]. В этих условиях оранжисты предлагали простое решение проблемы, поскольку гарантировали консерваторам часть голосов рабочих избирателей.

Вместе с тем, в массовом сознании оранжисты оставались в большей степени религиозной, а не политической партией, что мешало консерваторам использовать их поддержку. И поэтому ко второй половине 1880-х гг. достигнутый компромисс между консерваторами и оранжистами отражал непропорциональность их политического статуса. В то время как во время визита лорда Солсбери в Глазго и Пейсли в 1884 г. в адресе, составленном оранжистами, значительное место было уделено консерваторам и их значению для современной Шотландии, сами представители консервативной партии, учредив рабочую премию для пролетариата Глазго, стали рассматривать оранжистов лишь как одну из групп, представителям которой вознаграждение может выплачиваться. В то время как оранжисты искренне верили, что консерваторы не смогут обеспечить голоса избирателей без их поддержки, представители партии рассматривали свои отношения с Ложей в терминах патронажа. Для консерваторов сторонники оранжизма были «организованной армией рабочих, лояльным субъектом…, на которого можно будет положиться в дни сражений»[1071]. И шаткость положения оранжистов в альянсе с консерваторами показали выборы 1885 г., во время которых католики стали для консерваторов «огромной силой людей, которые являются последователями Христа»[1072]. Фундаментальная религиозная основа движения оранжистов помешала им интегрироваться в политическую структуру консервативной партии. Рассматривая союз с партией как взаимные обязательства, оранжисты не учли, что политические вызовы современности важнее, чем традиционные ковенантские ценности, к которым они апеллировали. И на протяжении следующего десятилетия противоречия между ними и консерваторами лишь нарастали.

Второго августа 1887 г. «Северо-британская Дейли Мейл» написала: «Электорат не должен забывать, что оранжисты – это не политическая идеология в прямом смысле слова. Религиозный элемент – это то, что лежит в основе их деятельности. Преследование католицизма и способствование процветанию истнинной церкви является основной целью религиозного и политического существования оранжизма»[1073]. В этой характеристике политического климата в Шотландии в период первого политического кризиса, связанного с борьбой за самоуправление в 1880-е гг., есть чрезвычайно важная характеристика. Оранжисты действительно считали, что в основе их деятельности лежит истинно религиозная мотивация, и целью своей деятельности провозглашали защиту протестантской религии и институтов протестантской церкви в Великобритании и Ирландии. Политическая же функция оранжизма стала проявляться в его стремлении бороться с католицизмом, который также хотел быть выразителем интересов граждан национального государства.

1880-е гг. прошли под знаком Либеральной партии. Результаты выборов 1880 г. показали соотношение 53: 7 в пользу либералов, что в значительной мере стало результатом мидлотианской кампании Гладстона. Однако образование Либеральной ассоциации в 1881 г., которое, по мысли ее создателей, должно было укрепить единство, в реальности лишь способствовало росту противоречий среди членов партии, которая претендовала на то, чтобы отражать интересы и землевладельцев, и арендаторов, и представителей коммерческих слоев, и рабочих. Борьба за третью избирательную реформу в 1884–1885 гг. лишь усугубила ситуацию. В результате преобразований количество городских избирателей стало пропорциональным числу избирателей от графств, общее количество электората выросло с двухсот девяносто трех до пятьсот шестидесяти одной тысячи человек, что стало возможным благодаря включению хайлендерских ремесленников и лоулендерских рабочих, до этого лишенных права голоса. Однако, возможно, самое главное, что перераспределение голосов дало Шотландии равное представительство в Палате общин с общим числом шотландских депутатов, равным семидесяти двум человекам. Семь дополнительных мест были даны индустриальным графствам, и семь разделены между крупными городами – четыре досталось Глазго, два Эдинбургу и два Абердину. Два избирательных округа, Хаддингтон и Вигтаун, были устранены.

В целом политика и управление в викторианской Шотландии были удивительной смесью разных подходов к управлению регионами и природных страхов. Даже после реформенных актов 1868 и 1884 гг. на севере Британии, как, впрочем, и во всем королевстве, не сложилось единого избирательного пространства. И хотя реформа 1868 г. сформировала в Шотландии электорат в объеме двухсот тридцати тысяч шестьсот шести человек, власти с осторожностью относились к этим новым шотландским правам. Эффект реформ действительно был поразительным. Электорат Глазго, например, вырос с восемнадцати до сорока семи тысяч человек, однако налоговый ценз, предусматривавший наделение избирательным правом лишь особую категорию налогоплательщиков, исключал из этого процесса две трети ирландских домовладельцев, составлявших значимую часть индустриального демографического пейзажа запада Шотландии. Реформа 1884 г. также, несмотря на значительный прогресс, оставила за бортом избирательного процесса две пятых взрослого мужского населения Шотландии, в то время как в Англии и Уэльсе голосовать могли две трети взрослых мужчин. На практике это означало, что необразованные рабочие, а также ирландская община была исключена из избирательного процесса до 1918 г.[1074]

Несмотря на все усилия консерваторов, в Шотландии после реформенного акта 1832 г. установилось что-то вроде однопартийной системы. Тори, разочарованные первой избирательной реформой и получившие поражение в результате отмены Хлебных законов в Шотландии, как нигде в Британии, надолго лишились реальной политической власти. Точно также не испытала Шотландия и радикально националистического движения в середине 1880-х гг., когда в Ирландии и Уэльсе готовилась почва для серьезных преобразований. От выборов к выборам либералы обеспечивали себе достаточно комфортное большинство вплоть до 1886 г., когда более консервативно настроенная группа либерал-юнионистов, воодушевленная предполагаемым успехом гомруля, получила лишь семнадцать из пятидесяти семи либеральных мест, завоеванных на предыдущих выборах.

Разделение между либералами и либеральными юнионистами стало постоянным после 1886 г., полностью изменив политический ландшафт Шотландии. И хотя в юнионистскую партию входило много тех, кто раньше находился на крайнем фланге либералов, теперь они подчеркивали свои юнионистские взгляды в противовес идеям Гладстона. Сами либералы в конце 1880-х гг. инициировали череду радикальных мероприятий, которые ранее сдерживались присутствием в их рядах умеренных групп. Экономическое развитие индустриального общества заставило либеральную партию искать поддержи в массе рабочих, которые также становились объектом внимания расширяющегося лейбористского движения.

Во второй половине 1880-х гг. политический ландшафт Шотландии претерпевал серьезные изменения. Гладстоновский билль о самоуправлении разрушил и без того шаткое единство либералов, открыв дорогу новой либерально-юнионистской группировке. Это в свою очередь привело к расширению поляризации политических идеологий и к тому, что в Шотландии более, чем где-либо в Великобритании, партии делали ставку на классовую принадлежность своих избирателей. Социальный слой профессионалов и представителей бизнеса, чьей поддержки так долго добивались консерваторы, составил базу новой Юнионистской партии, с