Читать книгу - "Генезис и развитие Масонских символов: История ритуалов. Происхождение степеней. Посвящения. Легенда о Хираме. (То, что должен знать Мастер) - Жерар Анкосс"

том виде, как его понимает Папюс) — явление современное, обретшее свои нынешние форму и характер лишь в конце прошлого столетия. Это, несомненно, крайнее умозаключение, но ведь и мнение Папюса об оккультизме было крайним. По духовному закону крайности сходятся. В них рождается третье понятие — то, что в оккультной науке называется Тернером. Пример:

мужчина — женщина — ребенок;

твердое тело — жидкость — газ.

Четвертое понятие приводит тернер к единству. Пример:

Я не могу запретить себе поддаться искушению представить семью в вашем Тернере в виде сухого и угловатого старика, коего я знавал будучи школяром. Какого-нибудь учителя Ферюлюса с тремя волосинками йа голове и тремя зубами во рту, с крючковатым, как клюв, носом и острым яйцеобразным черепом, перекошенного и ходящего опираясь на костыли, истинное имя которому — Силлогизм. Господь меня простит, но невольно вспоминаются старик Гермес и Зороастр. Сдается мне, что тернер и силлогизм похожи друг на друга, как два братца-близнеца, сошедших с колен св. Фомы Аквинского.

Впрочем, магия ведь происходит из широкого синкретизма. Схоластики признавали в ней свои методы рассуждения, Гегель свой тезис о тождестве идеи и сущности, Кант свой категорический императив, Шопенгауэр свою теорию воли, однако обращенную и направленную к абсолютному оптимизму. Я уже не говорю о Платоне, поскольку магия один из видов неоплатонизма, который доводит доктрину реальности идей до утверждения, что идея может прогуливаться по бульварам с тростью в руке, дымя сигаретой, или прийти ночью, пока вы спите, дабы похитить ваше сердце, подменив его губкой. Наш Папюс, со своей стороны, платоник, так сказать, с множеством двусмысленностей, каковым являлся и Апулей. Коль уж мы вспомнили Апулея, то признаюсь, частенько обращался к этому загадочному и чувственному африканцу. После разговора с Папюсом я невольно воскликнул: «Это — Апулей!»

Те же контрасты между крепким здоровьем и складом ума спиритуалиста; та же словесная пылкость (Апулей был прекрасным оратором); то же кипучее воображение; та же немного педантичная — со странным мистицизмом — склонность к науке. В итоге — тот же самый человек. Если чуть-чуть поверить в метемпсихоз, то определенно придешь к убеждению, что Апулей и Папюс — одна и та же сущность, ведь Апулей писал на пряной, диковинной африканской латыни. Впрочем, она вполне соответствует «Трактату по элементарной магии».

Этот трактат учит нас, что магия всецело основана на аналогии, иными словами, на значении подобий, объединяющих между собой разнообразные вещи. Я не вижу здесь никакого неудобства. Таково инстинктивное и естественное восприятие поэтов, ведь они если не последние из людей, то поистине первые философы в мире. Впрочем, все пути духа ведут либо к истине, либо к заблуждению.

— Все есть аналогия, — говорят маги. — Закон, правящий мирами, управляет и жизнью насекомых. Человек — маленький мир в мире, микрокосм в макрокосме.

Сие приводит к идее Гегеля о том, что законы мышления являются мировыми законами, и даже, если хотите, к учению нашего Ренувье, подчиняющего Вселенную моральному закону.

Действительно, в оккультной философии содержится мало кантианства и много гегельянства. Г-н Вера, обожавший метафизику, принял бы положение Папюса о том, что противоположности — только концепция, различные степени одной и той же вещи.

Не желая вдаваться в методическое изложение магического знания, отметим, что оно приводит к обожествлению воли. «Телем всего — воля», — говорит маг. Этот Телем повелевает телом и духом, а также творимой бессмертной душой. Здесь мы касаемся самого оригинального места доктрины. Душа, по сути, изначально не вложена в человеческое существо. Она — итог, производное правильно управляемой воли, действие, причина которого заключена в нас. Жизнь дарована человеку, дабы он ее видоизменил в более возвышенную силу — душу.

Виктор Гюго имел обыкновение говорить, что душа есть свойство, которое бессмертно, когда того очень хочет. И, выражаясь параболически, замечал: «Поэт, написав два стихотворения, выходит из-за своего рабочего стола. В его отсутствие одно из стихотворений говорит другому: „Я чувствую, что бессмертно”. А другое ему отвечает: „Что до меня, то боюсь, проживу недолго”. Поэт, возвратившись в свой кабинет, перечеркивает стихотворение, усомнившееся в своем славном будущем». Это чисто магическая сказка. Луи Люка однажды очень точно это выразил, сказав: «Душа — единственное принадлежащее нам творение».

Важно само желание, «поэтому для фиксирования воли в магических действах употребляются определенные предметы и характеры».

Должны ли результатом данных операций стать феномены, противоположные естественному порядку? Отнюдь. Сего невозможно извлечь из природы, да и сама идея чуда абсурдна. Но маг, подобный шекспировскому Просперо{31}, обладает силой повелевать природой. Он — трансцендентный физик, воздействующий на невидимый мир, который дублирует мир видимый. И необходимо знать, что невидимый мир населен действующими, как реальные существа, элементарными духами, или элементалями, лярвами и идеями. Они подчинены воле мага. Как жаль, что вы не маг! Быть им, вероятно, весьма забавно, хотя не всегда достижимо. Большинство из Нас имеет слабую и бесплодную волю: Карма тяготеет над нами. Карма — тяжкая необходимость, сложившаяся из накопления наших прежних дел. Мы несем карму, отягощенную преступлениями своих предшествующих существований. Такова давящая и гнетущая нас ошибка, совершенная в доисторической пещере или в камышовой хижине. Вот — карма. Мы станем магами, если когда-нибудь окажемся в своем будущем существовании, а может быть, окажемся лярвами или вампирами. Из чего следует, что магия обеспечивает вечную жизнь?

Если мы столь долго беседовали о магии и выспрашивали Папюса, то исключительно лишь для удовлетворения естественного и извращенного любопытства. И потом некоторое знание оккультных наук стало необходимым для понимания огромного числа литературных произведений нашего времени. Магия занимает большое место в воображении наших поэтов и романистов. У них голова идет кругом от Невидимого, их преследует идея Неизведанного, вновь стали читать Апулея, Флегона и Тралла. Г-н Жильбер Огюстен-Тьерри, о котором читатели этой газеты высокого мнения, основываясь на идее магического мира, создал поразительно интересную новую драматическую поэзию, благородно попытавшись извлечь из магических ужасов и тайн новые философию и мораль.

Магическая библиотека растет день ото дня. К «Палимпсесте» и «Белокурой пряди» господина Ж. О.-Тьерри, добавились «Невероятные истории» и «Горящая рукопись» господина Жюля Лермина, «Орла» Ги де Мопассана, «Характер» господина Леона Энника, произведения двух восхитительных поэтов Станисласа Гуайта и Анри Жуни и, наконец, «Этопеи» сара Жозефена Пеладана.

Ну что тут скажешь, кроме того, что дух человеческий всегда охвачен великим любопытством. Какая бездна его увлекает? Он с восхищением и ужасом склоняется над туманными берегами Неизведанного.

Анатолъ Франс{32}