Читать книгу - "Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко"

буколическом прошлом, характерных в большей степени для землевладельческих классов. Их идеалом становилось не прошлое, а будущее, которое они рассматривали только в рамках империи и объединенной Британии. Социальные последствия этого процесса были впечатляющими. Отныне коттеры, субарендаторы и мелкие ремесленники не находили себе места в новой структуре экономики. В отличие от английского, шотландское законодательство для бедных было гораздо более беспощадным к тем, кто потерял работу. Представители этих групп, огромная часть маргинализированного сельскохозяйственного населения, должны были отправляться в Лоуленд, где искали работу на промышленных предприятиях, либо были обречены на поиски лучшей жизни за океаном. Эти «чистки» в равнинной Шотландии сказались на многих сельских общинах, и лишь только четверть шотландских приходов на всем юго-западе в период с 1851 по 1901 гг. была подвержена демографическому росту, что соответствовало общенациональной тенденции, тогда как в остальных наблюдается снижение численности населения. Население же нескольких шотландских графств продолжало оставаться удивительно статичным. Так, в Берикшире в 1801 г. проживало тридцать тысяч двести шесть шотландцев, а ровно век спустя их было тридцать тысяч восемьсот двадцать четыре человека.

Новая рабочая сила представляла крайне обособленную группу. Пастухи, которые в прежней жизни были основной рабочей силой на фермах Шотландии, играя даже более важную роль, чем в Англии, становились в новых условиях в подавляющем большинстве случаев квалифицированными специалистами. Обычай полугодового найма на работу, в отличие от годичных контрактов в Англии, давал им большую свободу, и они могли оставить место работы по истечении срока, если были не удовлетворены условиями. В отличие от Англии, в Шотландии не было огромной армии сельскохозяйственных рабочих, которые не знали ничего, кроме земледельческого труда, что облегчало многим шотландцам адаптацию к труду на промышленных предприятиях. Наконец, в ряде случаев шотландцы могли были наниматься на временную работу, преимущественно во время жатвы в сельскохозяйственных районах страны. Но, как только сезон работ оканчивался, этот сельский пролетариат должен был возвращаться в город и вновь искать работу в промышленном производстве. Таким образом, шотландская сельская местность была менее плотно заселена, чем английская, и работники на постоянной основе встречались здесь гораздо реже, чем в Англии.

Развитие специализации и сельскохозяйственные улучшения самым радикальным образом сказались на шотландской экономике и социальной структуре. Процессы аграрного реформирования, начавшиеся в 1790-е гг. на юго-востоке, очень быстро распространились после 1800 г. на все другие регионы страны. В период с 1750 по 1825 г. количество обрабатываемых земель в Шотландии выросло на 40 %, а производительность сельского хозяйства – на 100 %.[1031] В результате процесса улучшений, который включал как расширение использования новой техники и технологий, так и изменение сроков аренды земли и консолидации земельных владений, значительная часть тех, кому раньше принадлежали маленькие земельные наделы, были лишены их в пользу крупных арендаторов и превратились в безработных без земли, будучи вынужденными переселиться в город или отправиться за океан. Шотландское сельское хозяйство, чья конъюнктура была обусловлена общим экономическим развитием, выбирая между высокой продуктивностью и низкой занятостью, с одной стороны, и традиционной экономикой с мелкими массовыми земельными держаниями, с другой, сделало выбор в пользу первого.

Эффекты этих аграрных изменений были значительно более подрывными, чем это кажется даже на первый взгляд. Влияние, которое произвели инициированные землевладельцами изменения в XIX в., были подобны тем, что происходили в самом конце XVIII в. Землевладельцы Хайленда стремились к «реактивному ответу» на те вызовы, которые предлагались новой экономической конъюнктурой[1032]. Аграрное «усовершенствование» прошло через демонтаж традиционных «домохозяйств», являвшихся основой горского хозяйства в прежние годы, преобразовав их в большие коммерческие овцеводческие фермы, которые будут отныне нанимать, как правило, не более полудюжины пастухов исключительно в рамках экономической конъюнктуры, сообразно требованиям рынка, включающим цены на шерсть и уровень заработной платы[1033]. Жители прежних «домохозяйств» были согнаны с земли в ходе печально известного процесса, получившего название «хайлендерские чистки», и перемещены на крошечные участки земли, которые были особенно многочисленными на севере и западе, включая Внутреннее и Внешние Гебридские острова, а также южный Аргайл и горный Пертшир, где фермы размером в сорок-шестьдесят акров были более обычны[1034].

Это перемещение создавало социальное напряжение, периодически прорывавшееся и выражавшееся в актах насилия, поскольку крестьяне, лишенные права собственности, боролись за защиту традиционного уклада, разрушение которого вынуждало их переселяться в прибрежные регионы или эмигрировать в Новый Свет. Там они, как утверждали сторонники преобразований, будут вести столь необходимый для рыночного общества «трудолюбивый» образ жизни – идея, морально легитимизировавшая процесс «очисток» и придававшая законность жестокой политике преобразований[1035]. В особенно сложном положении лишенные земли крестьяне оказались после 1815 г., когда цены на труд стали падать в результате массового возвращения солдат, принимавших участие в Наполеоновских войнах. И хотя ситуация колебалась в зависимости от региона, общей тенденцией и для горной, и для равнинной Шотландии стало массовое лишение крестьян земли.

В Лоуленде этот процесс, однако, проходил менее заметно, поскольку здесь коммерческие отношения внедрялись гораздо раньше, чем в хайлендерских ремесленных районах, где традиционные исторические связи с землей должны были быть принесены в жертву коммерческим интересам. Кроме того, в отличие от горной Шотландии, в равнинных регионах «чистки» происходили постепенно, начавшись на юго-востоке и затем распространяясь по западному побережью на северо-восток.

Экономические и социальные изменения XIX в. воплощались и в классовой структуре и отношениях. Многие землевладельцы выиграли от индустриализации, в особенно преимущественном положении оказались те, на чьих землях находились минеральные ресурсы, необходимые для развития промышленности. Вместе с тем, шотландской социальной структуре была свойственна и определенная нестабильность, связанная с тем, что на протяжении столетия земля часто меняла своих хозяев, что было результатом неспособности или нежелания части представителей землевладельческого класса адаптироваться к новым экономическим условиям. Как следствие, шотландский рынок земли испытал массовое нашествие новых дельцов. Для них земля была не столько показателем их статуса или формой соблюдения родовых традиций, сколько средством извлечения прибыли, которую можно инвестировать в промышленность или в имперское развитие.

Шотландский землевладельческий класс, однако, не был разделен новыми условиями в такой степени, как это произошло в Англии, где группа джентри резко выделялась на фоне старого дворянства. Скорее землевладельческие слои продолжали идентифицировать себя с традиционными группировками, сложившимися в рамках патронажных практик, чем объяснялись многочисленные конфликты, как, например, нежелание этой аристократии принять сторону Свободной церкви, образовавшейся в результате раскола 1843 г., или конфликт 1860-1870-х гг. с представителями фермеров-арендаторов. Оба случая показывают, что представители старой землевладельческой элиты с неохотой шли на изменения, диктуемые требованием времени. Главное средство, которое давало им возможность сохранить их престиж, было связано с колониальной военной службой и имперским проектом. Национальная гордость ролью шотландских полков