Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

к русским партизанам, которыми командовали армейские офицеры. Эти отряды действовали достаточно далеко от главных дорог. Именно это произошло с братом Филиппа-Поля Сегюра Октавом[258]. 3 сентября Наполеон пожаловался Бертье, что Ней «теряет больше людей, чем если бы мы вели бой», из-за посылки небольших фуражирных отрядов и что «количество взятых врагом пленных ежедневно увеличивается на несколько сотен». С этим следовало покончить, улучшив координацию и предоставив фуражирам охрану{2268}. Наполеон негодовал, наблюдая повсюду некомпетентность и нерадивость, особенно в обращении с больными и ранеными. В тот день он написал Лакюэ:

За двадцать лет командования французскими армиями я не видел военного управления, настолько негодного… У посланных сюда людей нет ни способностей, ни знаний. Неопытность хирургов наносит армии больший урон, чем вражеские батареи. Четверо распорядителей, сопровождающих генерал-квартирмейстера, неопытны. Комитет здравоохранения в высшей степени заслуживает порицания за то, что прислал настолько несведущих хирургов… Организация санитарных подразделений, как и целиком управление военными операциями, провалена. Получив оружие и мундиры, [солдаты] уже не хотят служить в госпиталях{2269}.

Наполеон не придал значения очевидному факту: огромный размер российской территории делал невозможным захват в рамках одной кампании земель дальше Вильны. Административно-хозяйственный аппарат армии был не в состоянии справиться с огромным бременем, которое Наполеон на него возложил. Каждый день, отчаянно пытаясь навязать противнику генеральное сражение, он все сильнее запутывался в силок, поставленный Барклаем де Толли.

5 сентября на юго-западной окраине Бородинского поля Наполеон захватил Шевардинский редут, далеко отстоящий от главной позиции русских и поэтому не в достаточной мере обороняемый[259]. Здесь погибло, было ранено или попало в плен около 6000 русских и 4000 французов. Затем Наполеон приготовил армию к схватке, которой жаждал уже десять недель, со времени перехода Немана. С начала кампании жертвами тифа стали 110 000 солдат, но умерли не все, многие просто отстали{2270}. Таким образом, Наполеон в решающем сражении выставил около 103 000 солдат с 587 орудиями – против 120 800 солдат при 640 орудиях у Кутузова[260]. В предшествовавшие битве три дня русские возвели грозные редуты и флеши (полевые укрепления в виде стрелы), углубили рвы и наметили для артиллерии зоны обстрела. Сейчас на Бородинском поле можно осмотреть несколько восстановленных редутов и флешей[261] 1812 года.

За день до битвы в ставку Наполеона приехал барон де Боссе с портретом короля Римского, прикрепленным к крыше кареты. По словам Фэна, Наполеон принял картину Франсуа Жерара «с чувством, которое он едва сдерживал» и поставил ее на стул у своего шатра, чтобы солдаты могли полюбоваться на будущего императора{2271}.

«Господа! – заявил он офицерам, явившимся на совещание. – Если бы моему сыну уже исполнилось пятнадцать лет, то, будьте уверены, он был бы здесь во плоти, а не на портрете»{2272}. Вскоре Наполеон приказал: «Заберите его и спрячьте – он слишком мал для того, чтобы видеть поле боя». (Мальчику и в самом деле было всего восемнадцать месяцев. Картина при отступлении была утрачена, но Жерар сделал с нее копии.)

Боссе нашел Наполеона «в полном порядке… ни в малейшей степени не затронутым тяготами столь стремительного, непростого наступления». Это противоречит данным историков, приписывающих императору в тот день приступ цистита, лихорадки, грипп, аритмию, затрудненное дыхание, сильный насморк{2273}. Сам Наполеон рассказал Марии-Луизе, что накануне сражения «очень устал», но на следующий день (как и во множестве писем) заверил, что совершенно здоров. В день битвы он встал в 3 часа, после беспокойного сна, и бодрствовал до 21 часа. Граф Солтык заявлял, что во время битвы Наполеон был сильно простужен, но Сегюр записал, что Наполеона «снедала лихорадка… Эта новая болезнь осложнялась у него припадками старого страдания. Со вчерашнего дня он страдал приступами той ужасной болезни, которая давно уже давала себя чувствовать»[262]. (Возможно, это намек на вернувшийся геморрой, который пятью годами ранее лечили пиявками{2274}.) Во время битвы Наполеон на Шевардинском редуте оставался довольно малоподвижным. Лежен вспоминал: «Всякий раз, возвращаясь с одного из многочисленных своих заданий, я находил его сидящим в прежней позе, следившим в складную подзорную трубу за всеми передвижениями и невозмутимо отдающим приказы»{2275}.

За день до сражения Наполеону, Бертье, Евгению Богарне и некоторым другим штабным офицерам, осматривавшим границы предстоявшего поля боя, пришлось спасаться, когда по ним стали стрелять картечью и появилась угроза нападения казаков{2276}. Император убедился, что позиции русских крепки, но, когда он послал нескольких офицеров подряд для разведки, те не заметили в центре Большой редут [батарея Раевского], построенный московским ополчением для 18 (вскоре их стало 24) орудий[263]. Они также упустили из виду, что этот редут и две флеши в центре располагаются на двух отдельных возвышенностях и что существовала и третья флешь, скрытая из виду.

Воины! – гласило воззвание, написанное в ночь перед сражением. – Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!{2277}

Бородинская битва (самое кровавое однодневное сражение в истории до битвы на Марне в 1914 году) состоялась в понедельник 7 сентября 1812 года[264]. «Император спал очень мало», – вспоминал Рапп, постоянно будивший его, когда привозили донесения с аванпостов (из них следовало, что ночью русские не уйдут в очередной раз). Император, встав в 3 часа, выпил пунша. Он сказал Раппу: «Фортуна – настоящая распутница. Я всегда это говорил и начинаю испытывать»{2278}. Наполеон прибавил, что армия знает: продовольствие можно найти лишь в Москве. «Бедная армия! Она очень уменьшилась в числе, – сказал он, – но то, что от нее осталось, в порядке. Кроме того, моя гвардия цела»{2279}. Позже он распахнул полы шатра, прошел мимо двух часовых и произнес: «Холодновато, но вот славное солнце; это солнце Аустерлица»{2280}.

В 6 часов 100-пушечная батарея французов начала обстреливать центр русской позиции. В 6:30 атаку начал Даву. (Русский адъютант вспоминал, что ему пришлось скакать через поле боя с открытым ртом, чтобы ослабить давление на барабанные перепонки.)

22 000 отборных пехотинцев из трех дивизий генералов Луи Фриана, Жана Компана и Жозефа Дессе побригадно выступили в колоннах при непосредственной поддержке 70 орудий. За ними последовали три дивизии Нея (10 000), а 7500 вестфальцев были оставлены в резерве. Яростный бой продолжался все утро. Под Даву была убита лошадь, сам он был контужен. Русские продемонстрировали обычное нежелание сдать позицию. В итоге для штурма флешей Наполеону пришлось выделить до 40 000 пехотинцев и 11 000 кавалеристов. И, лишь взяв в штыки две флеши, французы заметили третью, с которой противник открыл огонь по незащищенному тылу двух, им оставленных. Захватить это укрепление французам удалось лишь ценой значительных потерь. Флеши переходили из рук в руки семь раз[265]. Именно в бою на истощение знали толк русские, и именно его столь далеко от Франции следовало избегать Наполеону.

К 7:30 солдаты Евгения Богарне в рукопашном бою захватили Бородино, но сильно отдалились от позиции, перейдя по мосту Колочь и устремясь к Горкам. Они понесли тяжелый урон во время отхода к Бородину, однако им удалось удержать деревню до конца сражения. В 10 часов Понятовский занял деревню Утица, а пехотная бригада генерала Морана захватила Большой редут, но, поскольку атакующие не получили должной поддержки, их вскоре отбили, нанеся значительные потери. В 10 часов, когда Багратионовы флеши наконец оказались в руках французов, сам Багратион при контратаке получил смертельное ранение: осколок