Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

Вольтер отмечает, что русская зима настолько холодна, что птицы замерзают на лету и падают, как подстреленные{2353}. Император также читал трехтомную «Военную историю Карла XII» (1741) Густава Адлерфельда, королевского камергера. Книга заканчивается описанием поражения при Полтаве{2354}. Адлерфельд винил в поражении шведского короля упорное сопротивление русских и «пронизывающий» зимний холод.

«Во время одного из маршей две тысячи человек замерзли насмерть», – читаем у Адлерфельда в третьем томе. В другом месте сказано, что шведские солдаты «согревались лишь звериными шкурами, как только могли; нередко у них не было вдоволь даже хлеба; им пришлось утопить в болотах и реках почти все пушки, поскольку не было лошадей для их перевозки. Эта армия, некогда благоденствовавшая, была… готова вымереть от голода»{2355}. Адлерфельд писал о ночах «настолько холодных… что многие умирали от непомерно сурового холода, а у множества отнялись члены, как то ноги и руки». Уже из этого Наполеон смог получить живое представление о суровости русской зимы. 18 октября, когда армия наконец оставила Москву, он объявил штабу: «Поторопитесь. Нужно попасть на зимние квартиры через двадцать дней»{2356}. Первый сильный снегопад случился через семнадцать дней, Наполеон просчитался всего на три дня. Лишь соображения военного характера, а не беспечное доверие погоде вынудили его выбрать более длинный, чем сначала предполагалось, путь к Смоленску.

Первый снег выпал 13 октября. К этому времени лошадям стало катастрофически не хватать корма. Фуражные команды покидали Москву на рассвете и редко возвращались до темноты. Их лошади чрезвычайно уставали{2357}. Не дождавшись ответа Александра и видя приближение зимы, 13 октября Наполеон приказал оставить город через пять дней. 17 октября Лористон вернулся с отказом Кутузова от переговоров, и это укрепило Наполеона в его решении. 18 октября, когда Великая армия, теперь насчитывавшая около 107 000 солдат, много тысяч гражданских лиц, 3000 русских пленных, 550 орудий и более 40 000 повозок с плодами более чем месячного грабежа (отступающие предпочли взять с собой ценные вещи вместо провианта), потянулась из Москвы, Кутузов предпринял неожиданную атаку при Тарутине. Мюрат потерял 2000 убитыми и ранеными. Русские захватили 1500 пленных и 36 орудий{2358}.

Сам Наполеон выехал из Москвы солнечным днем 19 октября 1812 года, около 12 часов, и отправился к Калуге (в 180 километрах к юго-западу). Название он переиначил в «Калигулу», как прежде Глогау – в «Гурго»{2359}. Наполеон не оставил еще мысли идти к Туле, где мог разорить оружейные заводы, и в плодородные украинские земли (одновременно подтянув из Смоленска свежие силы) или вернуться, если понадобится, в Смоленск и Литву. Любой из этих вариантов позволял Наполеону изобразить оставление Москвы стратегическим отступлением, очередным этапом кампании. Однако его ослабленная, обремененная обозом армия двигалась слишком медленно для действий, требовавшихся в таком положении, а дороги, ночью 21 октября размокшие от ливня, еще более замедлили движение. Кутузов узнал об отступлении Наполеона два дня спустя, но форы французы не получили: колонны Великой армии растянулись почти на сто километров. Кутузов отправил 6-й корпус генерала Дохтурова, чтобы преградить Наполеону путь у Малоярославца. Дохтуров достиг места назначения 23 октября и на следующий день столкнулся с авангардом Евгения Богарне (командующий – генерал Алексис Дельзон).

В приказе Наполеона взорвать Кремль, отданном Мортье, усматривали свидетельство корсиканской мстительности, но на самом деле он желал сохранить пространство для маневра. Наполеон говорил генералу Ларибуазьеру, что, возможно, еще вернется в Москву, и считал, что будет проще занять лишенный грозных укреплений город{2360}. Мортье заложил под Кремль 180 тонн взрывчатки, и в 1:30 20 октября Наполеон (отъехавший уже на 40 километров) услышал взрыв. В бюллетене он похвалился, что Кремль, «цитадель столь же древняя, как сама монархия [Романовых], этот первый дворец царей, не существует». В действительности Кремль уцелел – кроме уничтоженной [Водовзводной] башни и пострадавших Арсенальной, Никольской, [Петровской и 1-й Безымянной] башен, а также колокольни Ивана Великого{2361}. Наполеон, припомнив античный пример, попросил Мортье вывезти из Москвы всех раненых: «Римляне удостаивали гражданских корон тех, кто спасал граждан; герцог Тревизо будет ее достоин, поскольку он спасает солдат… Ему необходимо посадить их на своих лошадей и лошадей его людей; именно так поступил император под Акрой»{2362}. Мортье забрал с собой раненых, которых можно было транспортировать, но 4000 человек пришлось оставить в Воспитательном доме. Непосредственно перед отъездом Наполеон приказал расстрелять как поджигателей десять русских военнопленных{2363}. Масштаб несравним с Яффой, но этот необъяснимый поступок вряд ли пошел на пользу оставшимся в Москве французам.

Битва при Малоярославце 24 октября (над рекой Лужей) – третья по масштабу в ту кампанию – привела к последствиям гораздо более важным, чем ее непосредственный результат. Французы захватили и сумели удержать город, и Кутузов отступил по Калужской дороге. Однако исключительно жестокий бой (город девять раз переходил из рук в руки) убедил Наполеона, приехавшего под самый конец, в том, что русские полны решимости на пропустить его на юг. («Русского мало убить, – с восхищением говорили в Великой армии, – его нужно еще и повалить».) Хотя император в бюллетене причислил сражение к своим победам, картограф, капитан Эжен Лабом, очень критически настроенный, вспоминал сказанное солдатами: «Еще две таких “победы”, и у Наполеона не останется армии»{2364}.

Малоярославец во время битвы сгорел дотла (до наших дней уцелел только каменный монастырь с воротами, изрешеченными пулями), но, осмотрев горы пересыпанных известью тел, император мог заметить, насколько упорно дрались русские.

В 23 часа Бессьер приехал в ставку Наполеона, расположившегося в избе ткача у моста в деревне Городня, примерно в 100 километрах юго-западнее Москвы, и сообщил императору, что считает занятую Кутузовым позицию дальше по дороге «неприступной». Когда Наполеон в 4 часа следующего дня выехал [с небольшой свитой] на рекогносцировку (с противоположного склона оврага не было видно ничего, кроме деревни), его едва не захватил отряд иррегулярной русской конницы. Казаки с криком «ура!» подскакали почти вплотную и были рассеяны 200 гвардейскими кавалеристами{2365}. Позднее Наполеон, рассказывая Мюрату эту историю, смеялся, но на случай плена стал носить на шее флакон с ядом. «Дело становится серьезным, – заявил он Коленкуру за час до рассвета 25 октября. – Я все время бью русских, но это ни к чему не ведет»[286]{2366}. (Это не совсем так. Поражение Мюрата при Тарутине стало крупной неудачей, пусть сам Наполеон в битве не участвовал.)

Фэн рассказывает, что Наполеона «потрясло» количество раненных при Малоярославце и тронула их участь. Погибли и получили ранения восемь генералов, в том числе Дельзон{2367}. Дальнейшее продвижение по Калужской дороге почти наверняка привело бы еще к одной кровопролитной битве, а отход на север, к складам на дороге Москва – Смоленск, по которой они пришли месяц назад, позволял этого избежать. Имелся и третий вариант – идти через Медынь и Ельню, где ожидало пополнение из Франции. (О Ельне Наполеон писал 6 ноября: «Местность, как говорят, красива и располагает достаточными припасами»{2368}.) Если бы французы (несмотря на то что из карт не было понятно состояние дорог в том районе) избрали этот путь, они явились бы в Смоленск до первого сильного снегопада. Повлияло ли на ход мысли Наполеона то обстоятельство, что Великую армию теперь обременял огромный хвост из фургонов, телег, пленных, маркитантов и добычи? Документов на этот счет нет. Но Наполеон определенно принимал в расчет 90 000 солдат Кутузова, которые сопровождали его левый фланг до самой Ельни: растянувшаяся на сто километров армия оказалась бы уязвимой в нескольких местах. Движение вслепую (кошмар квартирмейстера) казалось рискованнее возвращения по Можайской дороге. По крайней мере, Наполеон знал, что там имелись запасы хлеба, но этот путь был гораздо длиннее и фактически предполагал крюк в несколько сотен километров к северу как раз тогда, когда приближалась зима.

Наполеон редко созывал военный совет (в 1806–1807 годах, воюя с Россией и Пруссией, он не сделал этого ни разу). Воскресной ночью 25 октября в Городне изба ткача (ее пространство было разделено простыней на спальню и кабинет императора) видела