Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

своего племянника Бернарда.) Тем не менее папская анафема была делом нешуточным: миллионам благочестивых католиков Польши, Италии и Франции пришлось задуматься, сохранять ли лояльность отлученному императору. Произошло это очень некстати: Наполеон надеялся заручиться расположением испанцев-ультракатоликов, но священники превратили отлучение Наполеона в мощный инструмент пропаганды против захватчиков.

В следующие тринадцать месяцев отношения с Ватиканом ухудшались, и 5 июля 1809 года, в ночь накануне битвы при Ваграме, Савари по распоряжению Наполеона предпринял чрезвычайный шаг: приказал генералу Этьену Раде взять под стражу папу, дать ему полчаса на сборы и препроводить из Ватикана в епископский дворец в портовом городке Савона на Итальянской Ривьере. Это позволило Пию отпустить одно из самых иронических замечаний XIX века. «Поистине, сын мой, тебя не назовешь ангелом-благовестником», – заметил он Раде{1977}. Тем временем Наполеон объяснил князю Камилло Боргезе – своему зятю и генерал-губернатору альпийских департаментов, в том числе Савоны: «Охрана папы должна выглядеть совершенно так, как почетный караул»[206]{1978}.

Пий вел себя очень достойно, и применение силы не принесло Наполеону никакой пользы. Единственной ощутимой переменой явилось то, что английские товары теперь доставляли в Ливорно контрабандой, а не разгружали в порту открыто. В то время как ревностные католики втайне возмущались обращением с наместником Христа, Наполеон подыскал исторический прецедент и объявил, что Рим, который всегда входил в государства Карла Великого и его преемников, теперь станет «свободным имперским городом», вторым городом империи, и Франция будет ежегодно выделять церкви 2 млн франков на покрытие расходов{1979}. Кроме того, Канова без труда убедил Наполеона тратить 200 000 франков в год на сохранение римских древностей. «Папа – хороший человек, – 6 августа сказал Наполеон Фуше, – однако невежественный и одержимый»{1980}. Эти эпитеты, увы, скорее характеризуют отношение Наполеона к понтифику.

27–28 июля 1809 года испанский капитан-генерал Григорио Гарсия де ла Куэста и Веллингтон нанесли при Талавере ощутимое поражение Жозефу, Журдану и Виктору. Наполеона особенно разозлил Журдан, посмевший ввести его в заблуждение: в докладе генерал утверждал, будто Веллингтон потерял 10 000 человек, то есть треть своей армии, и уступил поле боя. Наполеон, выяснивший, что потери врага составили 4600 человек и что противник «весь день отражал» французские атаки, назвал ложь Журдана «явным преступлением» и был в ярости от того, что она может заметно сказаться на его планах в Испании. «В мадридских газетах он может болтать все, что ему заблагорассудится, – написал он, ссылаясь на характерную лживость прессы, – но у него нет права скрывать правду от правительства»{1981}. Наполеон привык верить сообщениям английских газет больше, чем собственным генералам, и заявил Кларку: «Кроме того, вы должны сказать генералу Сенармону, что он прислал неверный рапорт о своей артиллерии; англичане взяли в бою больше пушек, чем он признает»{1982}. (Пушек было не шесть, как указал Сенармон, а семнадцать.) «До тех пор пока они будут нападать на такие хорошие войска, как английские, и на хороших позициях, не убедившись, что их можно одолеть, – продолжал он, – моих солдат будут вести на смерть зря»{1983}.

15 августа 1809 года, в сороковой день своего рождения, Наполеон даровал Массена, Даву и Бертье княжеские титулы, каждый с крупным пожалованием. Вечером, после большого парада, смотра гвардейских частей в Гросс-Энцерсдорфе и праздничного ужина Наполеон и Бертье инкогнито проскользнули в оккупированную Вену, где императора могли узнать, и посмотрели устроенный в его честь фейерверк{1984}. Днем он, как обычно, много работал. Из Шёнбрунна Наполеон написал Камбасересу (о послании сенату), послу в России генералу Коленкуру (о слухах, будто англичане пытаются купить у русских ружья), военному министру генералу Кларку (о положении в Испании) и генерал-интенданту Германской армии Пьеру Дарю, чтобы тот выплатил по триста франков детям, отцы которых погибли под Аустерлицем. Остальные письма, написанные в тот день, предназначались Мюрату (об основании на Сицилии герцогств, когда остров «очистят» от врага) и Бертье (о постройке лодок, чтобы перевезти 6600 человек через Дунай){1985}.

К сентябрю императору Францу пришлось начать переговоры. «Мы с вашим повелителем как два быка, – заявил Наполеон австрийскому представителю, полковнику графу Фердинанду фон Бубна унд Литтицу, – желающих покрыть Германию с Италией»{1986}. Полковнику Шарлю де Флао, адъютанту Мюрата (и любовнику Гортензии), он объяснил положение подробнее: «Мне нужны и Германия, и Италия, ведь Италия означает Испанию, а Испания – продолжение Франции»{1987}. Эта диспозиция, по сути, обещала французам неизменную враждебность Австрии, до Французской революции веками доминировавшей и в Италии, и в Германии. «Я не боюсь его, – отзывался Наполеон в частной беседе о Франце, – я слишком его презираю. Он не плут; напротив, он простак вроде Людовика XVI, но всегда под влиянием последнего из своих собеседников. Ему ни в коем случае нельзя доверять». Что касается грядущих переговоров с австрийцами, то «какая разница, уступят ли они несколько провинций? Они настолько бесчестны, что заберут их обратно, когда представится такая возможность»{1988}. Опыт 1796–1797, 1800–1801, 1805 и 1809 годов определенно на это указывал. «Я попал на Аустерлицкое поле во второй раз, – заметил Наполеон 17 сентября, обедая в Брюнне со своими генералами. – Придется ли явиться и в третий?» – «Ваше величество! – отвечали они. – Судя по тому, что мы видим каждый день, никто не посмеет держать пари против этого»{1989}.

14 октября Шампаньи и Лихтенштейн подписали Шёнбруннский договор. На следующий день его ратифицировал Наполеон, а вскоре и Франц. Учитывая, что войну начал австрийский император, причем после нескольких предупреждений, ему не стоило жаловаться на жесткие условия мира. Ограничив численность вооруженных сил Австрии 150 000 человек и аннексировав Иллирийские провинции, чем почти лишил австрийцев выхода к морю (оставив им лишь Фиуме), Наполеон фактически низвел империю Франца до положения второстепенной державы. Франция получила также Истрию и Каринтию, Бавария – Зальцбург, Берхтесгаден и некоторые земли в Верхней Австрии. Францу пришлось присоединиться к континентальной блокаде и признать все изменения на Пиренейском полуострове и в Италии. Галиция подверглась разделу: ⅘ ее территории отходило Великому герцогству Варшавскому, а ⅕ (в основном Восточная Галиция) – России. Хотя Российская империя приобрела еще 400 000 подданных, в Санкт-Петербурге вновь пробудились опасения, что Наполеон намеревается восстановить Польское королевство{1990}. Австрии пришлось расстаться с 3,5 млн своего населения и уплатить крупную контрибуцию. Также Франц вынужден был пообещать, как и четырьмя годами ранее, «вечные мир и дружбу» и сделал это с той же искренностью{1991}.

В день подписания договора Наполеон приказал Евгению Богарне помочь баварцам подавить проавстрийское восстание, вспыхнувшее в апреле в Тироле{1992}. 17 октября принц Евгений с 56 000 баварских и французских солдат прибыл в эту область, чтобы расправиться с мятежниками под предводительством харизматичного лидера Андреаса Гофера, бывшего трактирщика. В конце января преданного Гофера взяли в Южном Тироле, в деревне Санкт-Мартин. (Схватившие его солдаты на память о грозном противнике вырывали клочки из его бороды, пока щеки пленного не начали кровоточить{1993}.) Евгений Богарне просил проявить снисхождение, но Наполеон 11 февраля 1810 года ответил, что сейчас, когда полным ходом идут переговоры о его браке, он не желает усложнять дело, предоставляя австрийцам время и возможность для официальной просьбы о помиловании Гофера, потому нужно созвать военный трибунал и в следующие 24 часа его расстрелять{1994}.

Шёнбруннский договор считали «карфагенским миром», и в итоге он повредил интересам Наполеона, когда австрийцы снова напали на него. Однако это случилось лишь после катастрофического разгрома в России в 1812 году. В то время казалось, что необходимы франко-австрийские отношения нового типа, которые устранят перспективу реванша. Меттерних, назначенный 8 октября министром иностранных дел, понимал, что Австрии после четвертого за двенадцать лет поражения предназначено стать младшим партнером Франции. Он рассуждал о «приноровлении к блистательной французской системе»{1995}. Разумеется, этого можно было достигнуть в один миг – разводом Наполеона с Жозефиной и женитьбой на дочери Франца эрцгерцогине Марии-Луизе, которой в декабре исполнялось восемнадцать лет. Началось осторожное зондирование почвы.