Читать книгу - "Имя Отца. В тени Жака Лакана - Сибилла Лакан"

Так они и играли. Коляска стояла в углу. Уже не помню, где была мать девочки. Наконец, игра закончилась. Моя усталость улетучилась…

Я не готовлю – всем моим друзьям это известно. Однако было время, когда я еще старалась питаться «нормально». Иногда (три-четыре раза в год?) мне случалось пойти в мясную лавку за бифштексом, мясом по определению полезным, думала я, и легким в приготовлении.

Но я не собираюсь рассказывать вам о своих буднях, привычках или страхах. Однажды, стоя в очереди за мясом в магазине на углу улицы, я стала свидетелем сцены, которую не смогла забыть. Обыкновенные покупатели, совершенно классический мясник: красивый мужчина с непременными черными усами, светлыми глазами, с лицом, выражавшим уверенность профессионала, который преуспел в жизни и знает, что этого заслуживает. Хозяйка магазина стоит на кассе, а помощник выполняет указания хозяина, но не общается с клиентами. Сразу понятно: главный здесь – мясник.

Передо мной в очереди стоит старушка. Она просит кусочек легкого для своего кота. Мясник выполняет просьбу, строя из себя вельможу: за легкие денег он не возьмет. Пожилая женщина униженно, как бедные, выходит с пакетом. Мясник, который и бровью не повел, может наконец-то раскрыть секрет: «Она говорит, что это для кота, но на самом деле покупает для себя», – бросает он с презрением.

Теперь-то мы в курсе.

Между «хорошими людьми» можно говорить обо всем…

Я еду на своем маленьком красном Остине по авеню Рене-Коти к площади Данфер-Рошро. Из-за пропорций этой площади, многочисленно стекающихся к ней городских артерий и стоящей в центре гордой статуи Белфортского льва, водители, желающие проехать через нее, вынуждены делать виражи. Я как раз описывала широкую дугу по правой стороне площади, чтобы свернуть на бульвар Распай. Именно в тот момент я заметила издалека на середине зебры ее – маленькую, сгорбленную, с трудом спешащую перейти на другую сторону бабушку. Светофор был красный, площадь в этот час была почти пуста, у старушки было много времени… но она боялась. И этот беспричинный страх я почему-то чувствовала, остро ощущала его как унижение для пожилой женщины – я должна была что-то сделать. Я тут же притормозила, как бы говоря ей мысленно: «Не бойся, моя милая».

Моя жизнь была отмечена множеством странных происшествий. Одно из них произошло в Эс Кало. Еще об одном я хочу рассказать вам дальше. Но сперва отмечу, что это воспоминание приводит меня в очень тяжелый (мягко сказать) период моего существования, которого я лишь поверхностно коснулась в предыдущей книге, поэтому мне нужно преодолеть сомнения и сопротивление, чтобы приступить к работе.

И о работе как раз речь и пойдет. Более десяти лет я была неспособна себя обеспечивать. Я, которая была прилежной ученицей, труженицей, внезапно погрузилась в состояние физической и умственной астении, настолько же необъяснимой, насколько отвратительной. Но не будем на этом задерживаться сейчас…

В таком состоянии отчаяния вперемешку со скукой прошло несколько лет, и наметилось некоторое улучшение, тогда две «вещи» (две цели) представлялись мне основополагающими, обязательными: найти мужчину и работу (я так и записала на отдельной странице в дневнике: «мужчина и работа»).

Мужчин было множество, они появлялись последовательно, с долгими пустынными перерывами между ними, и каждая история заканчивалась неудачей. Со мной, конечно, невозможно было жить: как тут не заразиться несчастьем? Работа была совсем другим делом: я просыпалась в полдень, проспав двенадцать часов, не могла ни на чем сосредоточиться, память совсем прохудилась… Несмотря на это, я не оставляла попыток. Пока однажды одна подруга не рассказала про международную организацию с главным офисом в Париже, где прошедшим отбор кандидатам давали переводы на дом.

(Нужно закончить поскорее, от этих строк мне плохо.)

Дальше вкратце: в течение трех лет я переводила дома тексты для этой организации. Щедро помогая себе сигаретами и по ночам виски, я работала с двух часов дня до двух ночи.

Наконец-то я зарабатывала себе на жизнь, но какой ценой! Опять же, опустим подробности… чтобы перейти к той истории, ради которой я вернулась к этим неприятным воспоминаниям. (Было ли бы мне стыдно за то, на что меня обрекла судьба? Известно, что жертвы почти всегда чувствуют себя виноватыми, так же как и побежденные почти всегда неправы.)

Однажды я сделала решительный шаг: после долгих уговоров руководителя французской секции я согласилась переводить в офисе. Преимуществ было множество: я больше не была в одиночестве, неизбежно прекращала работать в восемь вечера, у меня освободились выходные и значительно повысилась зарплата. Я «поставила свои условия», которые были без разговоров приняты: индивидуальный график (я начинала работать в одиннадцать), личный кабинет и никаких текстов, связанных с точными науками.

И вот наступает решающая неделя: я войду в мир работы, мир взрослых, в нормальный мир… Прихожу в офис совершенно выбитая из колеи после слишком короткого сна. Мне выделяют кабинет. Я приступаю к работе. Куря одну сигарету за другой, надиктовываю перевод на магнитофон, как это обычно делают здесь. Я ужасно устала. Нужно показать определенный результат, к которому я тщетно стремлюсь. Оригиналы неразборчивы, я прошу помощи у коллег, которые любезно оказывают мне содействие. Первый день окончен. Я возвращаюсь домой точно зомби. Просыпаться каждый день на четыре часа раньше обычного – для меня пытка. Я встаю, еду в метро, приезжаю с туманом в голове, курю беспрерывно, чтобы взбодриться. Иду завтракать в кафе в состоянии транса. У всех вокруг расслабленный вид. Сколько времени я продержусь? Неделя тянется медленно. Мне становится все хуже. Возвращаясь домой, я сразу наливаю себе виски с водой Перрье, потом ужинаю кусочком ржаного хлеба с паштетом, не отрывая глаз от фильма, который начинается в полдевятого. У меня так долго не получается расслабиться, что все меньше времени остается на сон.

Наступает утро пятницы. Нет, на этот раз я не могу встать. Во мне не осталось ни капли сил. Да и какой смысл – я все равно не в состоянии переводить. Но если я сегодня брошу, в отчаянии думаю я, то все будет потеряно. Мои труды окажутся напрасными. Я упущу шанс, шанс выбраться, шанс на «нормальную жизнь». И я иду на работу.

Никто не может представить мое состояние в то утро пятницы, в последний день первой недели настоящей работы, настоящей жизни (?). Я смотрю на текст и ничего не понимаю. Сколько часов еще осталось до освобождения? Словно призрак, иду обедать. Никто ничего не замечает. Я заставляю себя проглотить хоть немного еды. Возвращаюсь в свою клетку. До восьми часов еще целая вечность…