Читать книгу - "«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1933–1938 годы. Книга 3 - Михаил Николаевич Алексеев"

вспоминал Б. И. Гудзь много позднее. – Одним из моих агентов был унтер-офицер главного жандармского управления. Его данные помогли обнаружить японскую агентуру в нашем посольстве. Пригодился и мой опыт контрразведчика. Например, я всегда приходил на встречи со своими агентами, не принося никаких документов. Место встречи назначал источник. Если нужно было передать документы или сверток, это производилось в многолюдных местах – в метро, магазинах, лифтах. Если источник приходил на встречу со свертком, это был знак опасности. Я даже предупредил нашего посла К. К. Юренева, что в случае, если японцы меня схватят и заявят, что при мне были обнаружены какие-либо документы, это провокация».

Гудзь забыл упомянуть, что на встречи с агентом он ходил с переводчиком.

В Москве понимали, что строить агентурную работу в Японии на использовании одного источника нельзя. Гудзем была осуществлена вербовка переводчика полпредства (псевдоним «Простак»). Он достаточно хорошо говорил по-русски, и общаться с ним было легче, чем с «Кротовым». Первичные контакты с «Простаком» и его изучение проводилось Косухиным, который счел, что это перспективный и надежный источник.

Гудзь вспоминал: «Он сообщил, какими сотрудниками интересуется полиция. От нас он не пытался что-либо узнавать, а рекомендации давал нам, например, чтобы вообще закрыть вход японской обслуге на второй этаж посольства, в том числе и для уборщиц. Рекомендовал самим производить уборку всех служебных помещений, не допуская туда японских уборщиков. Рекомендовал строго следить за всеми ремонтными работами, отделаться от некоторых японских служащих из обслуживающего персонала, так как они были ревностными агентами полиции. От всякой оплаты своих услуг он категорически отказался. Словом, все говорило о том, что „Простак“ действительно искренне относится к нам, а не является провокатором.

Была установлена с ним постоянная связь, безусловно, полезная. Я считал, что еще далеко не все возможности по использованию этого источника были реализованы. В течение некоторого времени он нам раскрыл полную картину работы полиции по нашему посольству. Сообщил структуру полицейских органов, охарактеризовал чиновников, с которыми ему приходится работать.

Тут открывалась перспектива через „Простака“ начать игру. Хотя бы пока изучить некоторых полицейских чиновников на предмет возможной вербовки. Возможно, продумать передачу дезинформации, которая могла бы поднять его „вес“ как информатора, а затем и расширила бы его возможности освещать полицейские организации»[300].

На самом деле через «Простака» началась игра с самим Гудзем. Рекомендации, которые давал новый «агент», были очевидны, так же, как очевидно было то, что японский обслуживающий персонал связан с военной жандармерией или полицией. Интересно, что у Гудзя, как и у Центра, почему-то даже не возник вопрос об осведомленности «Простака», переводчика советского посольства, о структуре полицейских органов.

Дальнейшего развития эта связь, по воспоминаниям Гудзя, не получила. После увольнения из посольства «Простак» устроился в исследовательское управление МИД Японии, куда его порекомендовал земляк, бывший посол Японии в Москве. Перспективы сотрудничества с «Простаком», учитывая его новое место работы и связь с видным дипломатом, были отличными. Но Шебеко, после отъезда Гудзя вновь ставший резидентом, не смог этим воспользоваться. «Ценнейший источник был потерян», если допустить, что «Простак» не был подставой или что он сразу же не сообщил в иностранное отделение токко об интересе русских к своей персоне. И то, и другое исключается.

По поручению Гудзя Кондратенко и Косухин разрабатывали знакомство с полицейским чином из иностранного отделения токко, а затем его вербовку. Кондратенко не знал японского языка и был вынужден прибегать к помощи Косухина, который уже арестовывался полицией. Этот источник – «Сук» – стал давать материал о работе своего отделения, в частности, по сводкам наружного наблюдения. «Сук» «работал» до 1938 года, но в связи с его командировкой в Хайлар связь временно прервалась. Весной 1939-го Шебеко был отозван в Москву, и связь с «Суком» не была восстановлена[301].

На допросе 9 июня 1939 г. Шебеко отвечал на вопросы, касавшиеся этого агента: «ВОПРОС. А источник „Сук“ давал вам ценные материалы?

ОТВЕТ. Ценных материалов он не давал, если не считать полученные от него в 1938 году материалы из Военно-технического штаба, которым ИНО дало хорошую оценку.

ВОПРОС. Откуда этот полицейский получал такой материал?

ОТВЕТ. Он получил этот материал от своего приятеля Мацусито, который работает переписчиком в Военно-техническом управлении японской армии. „Сук“ этот источник подготовил к вербовке для нас с моего согласия.

ВОПРОС. Марусима (так в тексте. – М.А.) был завербован?

ОТВЕТ. Нет, не был завербован. Я его лично не видел, но о нем я разговаривал с „Суком“.

ВОПРОС. Почему вы его не завербовали?

ОТВЕТ. Потому что я не смог с ним встретиться лично, а „Сук“, как он мне говорил, боялся сказать ему прямо, на кого он должен будет работать»[302].

Даже если предположить, что разрабатываемое лицо не было подставой, связь с ним – и это очевидно – легко вскрывалась из-за нарушения требований конспирации.

Гудзь сформулировал основной вывод – «работать в Японии очень трудно, но можно. Есть возможность и для осуществления нелегальной работы. По мнению резидента, успешные вербовки японцев можно было проводить в Калифорнии и в Китае. „В Китае это могут быть военные, жандармы, коммерсанты, журналисты. Эти люди могут делать быструю карьеру при возвращении на родину, так как везут с собой багаж опыта и „веса“ в глазах общества. Но проведение таких вербовочных мероприятий выходило за компетенцию деятельности токийской резидентуры“[303].

Б. И. Гудзь, пришедший в разведку из контрразведки, принес свои взгляды на организацию разведывательной работы за рубежом и в течение двух лет пытался претворить их в жизнь.

Через 60 лет, в конце 1990-х, Гудзь утверждал:

„1. Полицейский режим (неотступное наружное наблюдение) в тот период был сравнительно терпимым. Во всяком случае, как правило, систематического наружного наблюдения за мной не было.

2. Общение европейцев на улицах и в общественных местах с японцами бросалось в глаза (европейцев очень мало).

3. Конспиративные передачи материала, исключающие визуальную фиксацию их со стороны, производить возможно.

4. Встречи в ресторанах, закусочных, музеях и других общественных местах, исключающих фиксацию, организовать крайне затруднительно. Рестораны, как правило, связаны с полицией. Наиболее безопасные встречи можно производить в автомашине (подхватить в удобных местах источник-японца в машину)“[304].

Вот как в конце жизни он описывал преимущество внешней разведки по сравнению с военной: „На мой взгляд, преимущество нашей внешней разведки по сравнению с военной разведкой заключалось в том, что наши разведчики, прежде всего контрразведчики, исходили из того, что мы можем отталкиваться в своей вербовочной работе от тех органов противника, которые непосредственно так или иначе соприкасаются с нашими дипломатическими и консульскими учреждениями в порядке их охраны и даже наружного наблюдения, то есть с