Читать книгу - "Железное Сердце - Станислав Дарков"

никто не мог заглянуть за них. А Веларий просто протянул руку и пересёк эту границу, будто её никогда и не было. В этот момент я почувствовал странное тепло, не физическое, а что-то иное — смесь усталости, облегчения и чего-то похожего на благодарность. Неловко похлопав его по спине, я всё-таки ответил на объятие, удивляясь самому себе, как легко можно разрушить внутренние барьеры одним простым движением. Это было неожиданно и… неловко. Я замер на секунду, не зная, как реагировать, а потом неуклюже похлопал его по спине, отвечая на объятие. Его руки были крепкими, и в этом коротком моменте я почувствовал нечто большее — не просто дружбу, а странное, неизъяснимое чувство единства после пережитого безумия.

— До встречи, мой друг, — сказал он, отступая на шаг, его глаза всё ещё сияли от эмоций.

Я кивнул. Слова застряли в горле, но они были не нужны. Мы разошлись в разные стороны. Веларий растворился в толпе, его силуэт постепенно исчезал за рядами домов, как тень, которую уносил ветер. А я направился в усадьбу, чувствуя, как напряжение постепенно уходит, оставляя только пустоту и отголоски нашего безумия.

На улице было тихо, несмотря на скопления людей. Ветер шевелил клочья пепла, поднимая их в воздух, словно напоминание о том, что магия оставляет след не только в земле, но и в памяти. Я шёл, и каждый шаг отдавался эхом в голове, в сердце, в самой сущности того, кем я был.

Ночь встретила меня ледяным равнодушием. Тёмное зимнее небо было усеяно звёздами, как если бы кто-то раскидал осколки стекла по бархатной ткани, но моё внимание цеплялось за невидимые следы той вспышки, которая всё ещё пульсировала где-то на границе сознания. Кажется, я до сих пор чувствовал её жар под кожей, как эхо того ужаса и восторга, от которого хотелось и бежать, и вернуться одновременно. Ветер нёс остаточный запах гари и чего-то едва уловимого, будто сама ночь хранила тайну, которую не желала раскрывать.

Я был измотан. Каждая мышца болела, как после долгой тренировки, а мысли путались, словно верёвки в узле, который невозможно развязать. Усталость тянула меня вниз, будто привязав к ногам свинцовые гири. Усадьба встретила меня тишиной, но не той успокаивающей тишиной, которую ждёшь после долгого дня. Нет, эта тишина была настороженной, напряжённой. Воздух казался тяжелее, чем обычно, пропитанный чем-то невидимым, но ощутимым. Казалось, что сами стены слушают.

Я просто вошёл. В усадьбе горел свет множества свечей, их мягкое пламя наполняло комнаты тёплым, золотистым светом, создавая ощущение уюта, которому я не мог поверить. Свет был слишком ярким для того, что кипело внутри меня. Бросив быстрый взгляд на Хикари, стоявшую неподалёку, я попросил её подготовить ванную. Мне было необходимо смыть с себя пепел и въевшийся запах гари, который казался не просто следом недавних событий, а чем-то более глубоким, как напоминание о том, что не сотрётся так просто. Хикари молча кивнула и поспешила выполнить приказ, исчезая в одном из боковых коридоров.

После ванной я чувствовал себя чуть легче, хотя горячая вода не смогла смыть того, что сидело под кожей — усталости и тревоги. Обернувшись в халат, я налил себе кубок вина, надеясь, что хотя бы горький вкус поможет притупить беспокойство. Направился в гостиную, где ожидал найти тишину и одиночество, но вместо этого увидел Юну.

Она уже не спала. Сидела у окна, её лицо освещал мягкий свет свечей. Взгляд тревожный, настороженный, словно она ждала не меня, а кого-то другого, кого-то, кто мог бы дать ответы.

— Ты вернулся, — сказала она, не задавая вопросов, но голос её был полон недосказанности.

Я кивнул, хотя она не смотрела прямо на меня. Я сделал несколько шагов вперёд, чувствуя, как тяжесть в груди становится невыносимой. Вздохнув, я заговорил, слова с трудом находя дорогу наружу:

— Юна… Я хотел бы извиниться. За последние дни. За свою грубость, за то, что был… не таким, каким должен был быть.

Она медленно повернулась ко мне, и в её взгляде не было ни гнева, ни упрёка — только усталость и лёгкая тень сожаления.

— Ты был другим, — тихо сказала она. — Но, думаю, у тебя были причины.

Я кивнул снова, чувствуя, как узел в горле стягивается ещё сильнее.

— Были, но это не оправдание. Я был не прав. Иногда… я сам не знаю, почему веду себя так. Думаю, это страх. Или глупость. Или и то, и другое. Мне казалось, что так проще, что если не впускать никого слишком близко, то и боль не заденет. Но правда в том, что это лишь делает хуже.

Юна вздохнула, отводя взгляд к окну. Её силуэт был подчеркнут мягким светом лампы, создавая иллюзию хрупкости, хотя я знал, что за этой внешней хрупкостью скрывается стальная воля.

— Я принимаю твои извинения. Но это не меняет того, что я всё ещё не понимаю, что происходит. Ты видел вспышку? — её голос стал тише, но в нём звучало напряжение, как струна, натянутая до предела.

Я замер на секунду, подбирая слова. Нужно было говорить осторожно, не вызывая подозрений. Каждое слово казалось потенциальной ловушкой.

— Да, — наконец выдавил я. — Видел. Издалека. Это было… устрашающе-впечатляюще. Словно небо решило напомнить, что оно сильнее нас всех.

Она кивнула, но её взгляд остался настороженным.

— Что, если это знак? — спросила она, глядя в темноту за окном.

Я пожал плечами, подходя ближе.

— Может быть. А может, просто странный природный феномен. Люди любят находить знаки там, где их нет. Мы всегда пытаемся объяснить необъяснимое, потому что правда пугает нас больше, чем любые легенды.

Юна медленно повернула голову ко мне, её глаза встретились с моими. В них было что-то, что я не мог понять, что-то, что было сложнее любых слов. Они были как зеркало, в котором отражались не только мои страхи, но и мои ошибки.

Мы стояли в этой тишине, наполненной невысказанными мыслями и чувствами, которые нельзя было выразить. Словно каждое слово могло разрушить хрупкий баланс, который держал нас на грани.

Я вздохнул и добавил:

— Спасибо, что выслушала. И… за всё остальное. За терпение. За то, что не отвернулась.

Она снова кивнула, но на этот раз в её взгляде было что-то мягче, теплее. Может быть, прощение. Или, возможно, понимание того, что иногда даже самые сильные ломаются.

Мы больше не сказали ни слова. Я развернулся и ушёл, оставив