Читать книгу - "Железное Сердце - Станислав Дарков"

И потом — вспышка.

Красный свет разорвал тёмное зимнее небо, ярче, чем полуденное солнце. В одно мгновение опушка исчезла, растворилась в чистом свете. Мир сжался до одной точки, а затем взорвался бесконечностью. Ощущение было странным: смесь ужаса и восторга. Красота, от которой хотелось отвернуться, но невозможно было отвести глаз. Как смотреть на грозу с балкона, зная, что молния может ударить в любой момент. Свет танцевал, создавая иллюзии, будто сама вселенная показывала свои внутренности.

Время будто застыло. Сердце замерло в груди, и я почувствовал, как всё вокруг теряет форму. А потом мир рухнул обратно. Взрывная волна отбросила меня на обуглённую землю. В ушах звенело, перед глазами плясали чёрные пятна. Я закашлялся, пытаясь отдышаться, чувствуя вкус пепла во рту и запах серы в ноздрях. Земля подо мной была тёплой, будто не успела остыть после пожара, которого не было.

Веларий поднялся первым, отряхиваясь, будто всё это было обыденностью, не требующей ни удивления, ни беспокойства. Его лицо было покрыто пылью и сажей, словно это просто часть привычного ритуала. В глазах сверкал живой интерес, как у человека, который не впервые наблюдает, как мир едва не разрывается по швам — и для него это просто ещё один день, ещё один эксперимент, который пошёл не так… или, может, именно так, как и должен был.

— Ну, — хрипло сказал он, оглядывая новый кратер на месте, где мы стояли. Кратер, в котором земля расплавилась, обнажая слои чёрного стекла и треснувших камней. — Думаю, нам стоит затаиться.

Я медленно поднялся, ощупывая своё тело, проверяя, всё ли на месте. Сердце билось глухо, но ровно. Я посмотрел на небо — там, где был красный свет, теперь оставалась лёгкая дымка, след видимый, наверное, за много километров.

— А если кто-то это увидел? — спросил я, не ожидая ответа. В голове всплыло воспоминание, не к месту яркое. Тогда, ещё до начала учёбы, я случайно спалил дерево здесь. Какой-то бродяга стал свидетелем того зрелища.

Веларий ухмыльнулся:

— Тогда это их проблема.

Мы бежали, как загнанные звери, спотыкаясь о корни, скользя по обугленной земле, которая ещё хранила тепло магического выброса. Дыхание обжигало горло, сердце колотилось в висках, но Веларий... Веларий смеялся. Смех рвался из его груди, как будто он только что услышал самую лучшую шутку в своей жизни. Его глаза сверкали безумным огнём, отражая красные отблески ещё догорающей энергии где-то за нашими спинами.

— Ты видел это, Максимус? — кричал он сквозь смех, оглядываясь через плечо. — Это было великолепно!

Великолепно? Я чувствовал, как волосы на затылке ещё пахнут гарью, а он называл это великолепием. Моё сердце всё ещё грохотало от страха, в голове стоял гул, словно остаточный отзвук той самой вспышки. Перед глазами — чёрные пятна от слишком яркого света, в груди — тяжесть, будто я нёс не тело, а мешок с камнями. Веларий смеялся, как будто это была просто удачная шалость, а не магический выброс, который мог обернуться смертью для нас обоих. Для него это был восторг, для меня — напоминание, что мы балансируем на лезвии ножа, и одна ошибка может обрушить этот хрупкий баланс. Его смех резал по нервам, как нож по сырому канату, но, чёрт возьми, в этом было что-то заразительное — смесь ужаса и адреналина, от которой невозможно было отмахнуться. И всё же, в этой панике, в этом хаосе, было что-то завораживающее. Мы вырвались за пределы опушки, оставив за спиной клубы дыма и едкий запах обугленной земли, будто сам воздух больше не хотел помнить о том, что произошло.

Когда мы добрались до города, люди уже стояли на улицах. Толпы горожан сгрудились вдоль дорог, их лица были освещены тревогой и любопытством. Кто-то показывал на небо, где ещё тлела красная дымка, будто само небо не до конца решило, стоит ли ему забывать то, что увидело. Гул голосов сливался в неразборчивый хор, наполненный страхом и догадками:

— Это знамение, говорю вам! — кричала пожилая женщина, сжимая в руках амулет.— Близок час суда!

— Нет, это магия, чёртова магия! — вторил ей молодой парень с растерянным лицом.

Где-то сбоку кто-то бормотал:

— Видел я такое однажды, перед Великим пожаром в Серенаде...

Эти отрывочные фразы, словно осколки, впивались в сознание, создавая какофонию тревоги и суеверий.

Веларий продолжал смеяться, сдерживаясь, чтобы не привлекать лишнего внимания. Его плечи подрагивали, а губы изогнулись в ухмылке, будто мы неслись не от катастрофы, а от безобидной шалости. Я же был настороже, взгляд скользил по лицам, по стражникам, которые, к счастью, были так увлечены обсуждением вспышки, что не обращали внимания на двух запылённых молодых людей.

— Мы обошли город, — пробормотал я себе под нос. — Зашли с других ворот. Никто не должен ничего заподозрить.

— Никто не заподозрит! — Веларий усмехнулся, похлопав меня по плечу. — Люди любят чудеса, но боятся их объяснений. Особенно, когда объяснение может быть страшнее самого чуда.

Мы свернули в узкий переулок, где стены старых домов казались ближе, чем хотелось бы. Запах сырости и старого камня смешался с остатками магической энергии, которую я всё ещё чувствовал на своей коже, словно тонкий слой пепла. Веларий, наконец, перестал смеяться и заговорил, всё ещё тяжело дыша от бега.

— Нам нужно затаиться, Максимус. Отложим занятия до начала следующего учебного года. Эта вспышка — слишком громкое событие. Вскоре её эхо дойдёт до Инквизитория.

Он снова расхохотался, как будто идея о возможной погоне Инквизиции была для него не угрозой, а забавой. Его смех эхом отозвался в узком пространстве между стенами, звуча почти вызывающе. Я покачал головой и, наконец, не сдержался:

— Ты идиот, Веларий.

И тоже рассмеялся. Смех сорвался неожиданно, прорываясь сквозь напряжение, словно клапан, который слишком долго держали закрытым. Это был истеричный, безумный смех — смесь облегчения и осознания того, насколько глупо мы рисковали своими жизнями.

— Нам дорога только на костёр, — выдохнул я, когда приступ веселья начал спадать.

Веларий внезапно шагнул вперёд и обнял меня. Это было неожиданно и… неловко. Я замер на секунду, не зная, как реагировать. Объятия никогда не были моей сильной стороной — слишком много уязвимости в этом простом жесте, слишком много открытости. Обычно я строил вокруг себя стены, крепкие и высокие, чтобы