Читать книгу - "журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин"

шли по накатанной дороге. Месяц стоял у них за спиной. Тень ее головы в пуховом платке была круглой, а его в заячьей шапке угловатой и большой.

Когда тени их голов сходились, она взглядывала мерцающими в глубине ресниц глазами и смеялась. Она была в новеньких валенках и не скользила, а он в ботинках разъезжал на слюдяных раскатах, сдавленных коваными санями.

Она ловила его и в варежках не могла удержать.

— Сережка, иди по бровке. С тобой невозможно спокойно. Не дает даже на шапку свою полюбоваться. Она у тебя на сугробе как на экране. А снег-то светится вокруг головы!

Замолчала, восторгаясь.

— Шапка у тебя фотогеничная. Да ты и сам... Сядешь, поди, на сцене, заиграешь, сердца у всех в пятках. А я.

Ну, нет уж.

Она хотела сбить его шапку, он, перехватывая ее руки, качнулся к ней, задел щекой заиндевелый ,пух платка и на мгновение ощутил нежное тепло ее лица. /

Отстранившись, не понимал, что так медленно остывает на его губах: или изморозь с ворса, или ее дыхание.

И опять вспомнилось чувство, которое рождается при воспоминании о ней.

Недавно толклись в костюмерной в клубе после репетиции.

Сергей вытащил из-под сваленной на столе одежды свое пальто, оделся. Не уходил. Ждал.

Надя была тут же с девчатами. Она его заметила в уединении. Из-подо лба глядя, сощурила глаза и сказала, будто всю жизнь только для этого и жила, чтобы удивиться:

— Господи, шею-то расхолобанил. Расфорсился.

И, поймав его болтающийся шарф, что-то делая с ним, вдруг приложилась ладошкой к его груди, замерла, прослушивая мгновение и туго скрестив шарф, закрыла потайное место прикосновения.

„А если бы я так?“ И увидел ее всю: и белую кофточку тугую, чуть вздувшуюся под школьным фартучком, и ощутил встречное ее тепло под рукой.

„А если бы я?“

Он легко отвлекался в комнате общежития от дружеского трепа парней, от магнитофонного грохота, ложился на кровать с книгой. Вспоминал ее взгляд, совсем непонятный, и заполученное право на тепло в ладони от прикосновения, которого не- было. Но то тепло ее, ощущение ее ладони он вызывал всегда, как сейчас этим морозным вечером.

Ей было пятнадцать лет, ему семнадцать.

У ее ворот они остановились. Она прижалась спиной к столбу, он стоял напротив.

— У тебя ресницы в снегу. Трудно моргать такими? Они же, наверно, тяжелые?

А в ее избе была гулянка. Во все окна горел свет. Доносились веселые голоса.

— У мамы день рождения. Просила меня раньше приходить, а я... прохлаждаюсь.

Мать Нади, тетя Фрося, выбежала раздетая.

— Да что ж вы у плетня жметесь. Сереженька, да зятек мой. А у нас-то сыграть некому.

Она горячая, обхватила его и поцеловала. Губы ее откровенные, цепкие. Это было все, смелое и хмельное, продолжением Нади.

В избе его весело раздели. За столом уже никто не' сидел, и ему подставили табуретку, сразу налили. Полный стакан. А самогон был светлый, очищенный хлоркой.

— Что я за теша, коль зятя не отогрею.

А пить его можно, как воду, если не дышать.

Кто-то куда-то бегал.

Принесли гармонь.

И он играл. Перед ним, его лицом жаркие женщины плясали и пели про гармониста частушки. И он пил еще.

Потом шел домой.

Он хорошо помнит тепло, пустынную, блестящую от луны дорогу, которая близко, четко шла под ноги. Его бросало на боковые скаты, и это смешило. „Ну, гадство, интересно".

Его чрезмерно увеличивающему и прочищенному взгляду виделись каждая выбоинка на дороге, каждый конский катыш с тенью.

Виделось... Сколько виделось? Кажется, он запнулся. Кажется; о бревно. Кажется, он его видел. Точно, видел, вытаявшее.

Еще помнит руки в снегу. Он поднимался и почему-то была стена, которая уплывала, а его раскачивала непонятная сила в стороны неизвестно на какие расстояния.

Утром возчик молока Афонин ехал на санях с флягами через мост, увидел какого-то человека на снегу внизу, рядом с полыньей.

У правления колхоза попросил тракториста притормозить. Зашел, окликнул зоотехника Тюрина.

— Там под мостом инским человек упал. Вроде бы как по пальту парень Корчуганов.

Тюрин перестал перекладывать бумаги.

— Не шевелится вроде...

— Как под мостом? На льду? Ты видел, что ли? Какого ж ты... — вскинулся зоотехник.

Сергея на машине отправили в районную больницу.

Он нс знает, как его раздевали, стаскивали с ног ботинки, как обрабатывали.

Себя он ощутил, когда его принесли на носилках в палату, положили на койку. Стало все в нем отходить. С болью он увидел толстые, с голову,-марлевые набалдашники на руках и все вспомнил.

— Ребята, еще один подснежник. Вытаял. Ну, здорово, боксер.

* * *

Отец, колхозный механизатор, пресек все сочувствия.

— Никто ему это добро в рот не выливал — сам опрокидывал.

Матери сказал:

— Ни на кого жаловаться я не пойду. И дякать больше на этот счет нечего.

А мать съездила в больницу по морозу в одной курточке, с занявшимся от отчаяния дыханием, выла про себя:

— Да как же ты решил себя? Как же прикончил? И почему твой отец-то такой каменный...

К Сергею ездила она часто. Ее пускали в палату. Она дожидалась, когда больные выйдут в коридор, гладила сына, стараясь прощупать на культяпках ног ватные подушки и узнать, что у него там осталось под толстым слоем ваты.

— Ты хоть глаза открывай. Погляди. Я не говорю ничего. Видишь, ничего же, дурак такой...

И уходила со своей кирзовой сумкой и ехала домой, казнилась от своих слов, своей нечуткости, желая сейчас же бегом с машины воротиться к сыну, так ничего не сказавшему ей за эти часы.

Надя пришла в феврале, когда Сергей пролежал в больнице полтора месяца.

Ей поставили табуретку рядом с койкой Сергея. Она на нее легко уселась, держась руками за кромки сиденья по бокам. Ноги в пимах поставила на перекладинку табуретки. Сомкнутыми коленками в трикотажных рейтузах уперлась в железную боковину койки.

Кого больше всего не хотелось видеть Сергею, так это Надьку. Не хотелось замечать ее жалость, слышать слова утешения. Он знал, что ей нечего ему сказать. А дать возможность рассматривать руки в марлевых подушках — противно. Противно, если будет смотреть на его лицо, встретится с его взглядом, а никакие слова найти не сможет. Противно, что вообще существуют рядом люди.

Вот и сейчас проходят за спиной у Нади и многозначаще подмаргивают Сергею. А он знает, что стоит за каждым их знаком. А Надя сидела