Читать книгу - "журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин"

class="p1">А внизу у подножия деревни в широких лугах речку Мню. Прямая и светлая в кустах черемухи, уходит она под полог леса. Показавшаяся снова в синеющей дали под облаками, белыми, ослепительными сверху и отемненными, напитанными снизу сгущающейся тенью земли. Уходят, утекают вдаль облака, сдавливая прозрачную тень, и уходит за ними вода.

И отнимают они что-то в тебе. Сосет даль. И растягивается душа как в песне.

Песня, начавшаяся в тебе, не истончается, не избывает, а разрастается всеохватным голосом над далью, по которой уходит речка.

А для кого песня? Кто ее слышит? Люди на асфальте? Нет? А кто?

Лежит Сергей на диване недвижно и не хочет, чтобы вспугивали его одиночество.

* * *

В училище он зашел с баяном за спиной. Вахтерша его узнала.

— А ты, никак, у нас терялся? — обрадованно удивилась она.

— Евгений Иванович в училище еще работает?

— На занятиях он. Куда ж ты девался столько времени? Разболакайся. Футляр-то какой холодный у тебя, морозом от него наносит.

— А через сколько перерыв?

— Проходи в учительскую. Он туда придет.

— Подожду здесь.

Ему не хотелось, чтобы его кто-то узнал. Хотя, — догадался он, — его однокурсники уже училище закончили, разъехались по распределению. А из младших курсов его вряд ли кто помнит — они тогда только поступили.

Сергею хотелось увидеть Евгения Ивановича, который вел у них часы по классу баяна, и поговорить о себе. Поговорить, все прояснить и этим утешиться.

Футляр, правда, намерз. Ремни, туго охватившие плечи, сдавили шарф и пальто на груди, грели, а футляр проникающим холодом студил спину.

К батарее в такой упряжке не прижмешься. И Сергей маялся.

Тетя Шура нажала кнопку звонка.

Когда уже прекратился поток студентов, Сергей в глубине коридора увидел Евгения Ивановича.

Был он в серой синтетической шубе с откинутым на спину башлыком, без шапки. Энергичный. Спешащий. Его всегда трудно было остановить на дороге. „Уходит. Мог не застать",. — отметил удачу Сергей. „Тогда бы целые сутки ждал".

Он вышел Евгению Ивановичу навстречу.

— Корчуганов? Откуда возник? Два года пренебрегал нами.

— Я поговорить хотел.

— Ну поговори. Где, здесь? В учительской?

— Нет, только с вами.

— А что случилось? Тогда пошли.

В классе, пока Сергей молча снимал футляр, Евгений Иванович присматривался к нему и увидел руки. У него вытянулось лицо, глаза стали большими. Хотя он ничего и не говорил, но казалось, что он мгновенно умолк.

— Эко тебя угораздило.

Евгений Иванович чувствовал, что ему об этом спросить надо бы бережливее, но он не успевал быть бережным, так все было неожиданно.

— Где это ты так залетел?

Он взял у Сергея пальто, положил на баяны, стоявшие на полках, и, стараясь не глядеть на руки, стал ждать.

И Сергей все о себе рассказал. Особенно останавливаясь на подробностях: какая была у него доза, и что это был за самогон.

— Я, Евгений Иванович, хочу узнать, можно мне в училище восстановиться?

— Как... восстановиться?

— Ну, чтобы снова зачислили. Я с третьего ушел. Осталось полгода и еще четвертый. Мне бы училище закончить.

— Какое отделение?

— Ваше. Класс баяна.

Евгений Иванович откровенно уставился на руки Сергея.

— Понимаешь... Но это же несерьезно.

Он не думал, что его разыгрывают, иначе бы обиделся.

Потайная горечь тронула улыбку Сергея.

— Ну понятно. С такими руками... Правда же? Но можно, я вам покажу?

Евгений Иванович на удивление был терпелив, ждал, смотрел, как Сергей, надевая на плечи и на руки ремни, какие-то лишние, непривычные баяну, опутав себя, коротко затих.

Он сотни раз помнил, как Евгений Иванович, делая замечания, требовал нервными движениями пальцев, какой чистый и точный нужно вытащить звук. Не залавливать его, а четко снять. Ждать его. Сначала ждать и для этого чувства снять.

И при неточности — с болью морщился. Ему в нетерпении легче было выхватить баян и показать. Но всегда притормаживало сознание: ничему тогда никого не научишь.

В мучительном своем одиночестве эти указания учителя Сергей помнил. И что ждать от встречи с Евгением Ивановичем, знал обостренно. И на ожидание старался ответить.

Сергей исполнил первую фразу знакомой пьесы уверенно и свободно.

Евгений Иванович увидел распластанную на рядах беспалую ладонь и извивающийся, ползающий большой палец.

— Ну ка, постой, — Евгений Иванович прослушал одно место, приостановив дыхание.

— Еще раз... Отсюда. Еще!...

Сергей сыграл.

Евгений Иванович нетерпеливо забегал от стены к стене, больше поворачиваясь спиной к Сергею и снова возвращаясь.

— Ас программой как?

Сергей исполнил пьесу из четвертого курса.

— Что за черт! — ругнулся Евгений Иванович. — Играй, что подготовил.

Он обреченно сел в отдалении и, прикрыв глаза, стал слушать.

Какую-то вещь, сложную, требующую особенной техники пальцев, Сергей исполнил чрезмерно тщательно и оттого как-то замедленно, видно продираться через сложную путаницу звуков с его ограниченными возможностями было сложно, поэтому такая тщательность.

— Ну-ка это, — оторвался от неподвижности Евгений Иванович. — Так. Снова! Ничего не понимаю.

— Можно, я сыграю свою мелодию?

Сергей видел, что спрашивать необязательно, потому, что ему поверили. — Записал?

— Записал.

— А как пишешь?

— Нормально. Пальцами ручку прижимаю. Они же немного. короче. Удобно.

— Даже удобно. Видишь, как хорошо. Хорошо у нас получается, братцы мои. Россияне. Дураки несусветные. Ладно... Посиди.

Он вышел.

Вернулся с директором. Директор поздоровался серьезно.

— Здравствуй, Корчуганов. Здравствуй, здравствуй. Ты не вставай.

Директор не скрывал, что обо всем знает и намерен все уяснить сам.

— Евгений Иванович сказал, что ты парадоксы демонстрируешь. Так? Если мы тебя попросим что-нибудь снова показать, сможешь, нет? Сергей? Я не забыл? Так, кажется, тебя зовут?

Директор был человек сильный и уверенный. При нем улетучивались сомнения. В его присутствии надо обязательно начинать дело — остальное отстранялось. Директор с настойчивой внимательностью стоял перед Корчугановым, ждал.

Когда Сергей, подцепливая пальцем, поправил на плечах и левой руке ремни и заиграл, нормальная, здоровая музыка, никого бы не тронувшая при другом уроке, хлестнула как при больном ударе, и директор глянул в глаза Евгению Ивановичу. Тот ничего не сказал, а директор уж больше и не отворачивался от рук белобрысого парня. Лишь растерянное признание вырвалось у него:

— Вижу. Вижу и не верю. Не верю, Корчуганов. Хотя — вижу.

И через некоторое время:

— У тебя что, и ног нету?

— Пальцев.

— Природу подправил. Все излишества убрал. Вон Евгений Иванович просит