Читать книгу - "Темная сторона - Майк Гелприн"

своей постели, умерла мама. Отец пережил ее на пару месяцев. Похоронив его, Леня то и дело стал раздумывать, как бы ловчее наложить на себя руки. Решение уйти он принял, оставалось лишь выбрать способ – заколоть себя, как Джульетта, утонуть подобно Офелии, глотнуть яд, как это сделала Клеопатра…

Выручил, вытянул с того света неожиданно объявившийся Саня Белкин, ничуть не растерявший жизнерадостности и оптимизма.

– Прикинь, какова тенденция, – подмигивал, сидя напротив Лени за столиком в пивной, Белкин. – Четверо сыновей, и все менты, как тебе это нравится? От разных баб, каково, а? Следак, опер, помощник прокурора и участковый. Сговорились они, что ли, или у меня дурная наследственность? Ладно, так какие проблемы? Работы нет? И все? Не волнуйся, решим.

Решение не заставило себя ждать. Неделю спустя Леня уже заправлял созданным на энтузиазме следователя УГРО Белкина драмкружком. Два десятка акселератов – сплошь потомство проходящих по оперативным делам барыг, махинаторов и бандюков – поначалу посещали кружок неохотно, но потом один за другим втянулись. У некоторых Лене удалось даже обнаружить зачатки таланта.

– А что, круто, – говорил Глостеру Кент, отбатрачив на репетиции. – Мы с Реганой сегодня в кабак. Хапай Корделию и закатимся вчетвером. Или, может, впятером. Гамлет Ильич, пойдешь? Угощаю.

Леня неизменно отказывался – из деликатности. Средств к существованию от щедрот белкинского контингента ему хватало с лихвой. Жизнь вновь обрела потерянный было смысл. Может быть, даже больший, чем прежде, потому что теперь Леня Бережной не только исполнял роли перед парой десятков зрителей, а еще и учил. Делился тем, что знал и умел. Жизнь понемногу стала славной и правильной. Она могла бы стать еще и безмятежной, если б не Тошка…

В отличие от Лени, Машенька новую труппу нашла легко. А вместе с ней и новую постель, которой режиссер этой труппы щедро с ней поделился. Полгода спустя вернувшийся домой с дежурства Тошка вместо жены обнаружил лишь прощальную записку на кухонном столе. Прочитал и ушел в запой.

Раз за разом он стал являться в больницу похмельным или нетрезвым. Все чаще догонялся у себя в кабинете медицинским спиртом и шел оперировать.

– У вас руки дрожат, Антон Андреевич, – с ужасом прошептала старшая медсестра, когда Тошка взял ланцет и шагнул к столу. – Вы не можете оперировать в таком состоянии.

– Я в прекрасном состоянии, – огрызнулся Тошка в ответ. – Занимайтесь своим делом, понятно вам?

Пациент умер на операционном столе – сестра молчать не стала. Три месяца Леня носил другу передачи в тюрьму. Потом был суд – за должностную халатность, приведшую к человеческой смерти, Тошка огреб два года. Стараниями ставшего к тому времени прокурором третьего сына Белкина – условно. Из больницы доктора Стасова выперли, и запой превратился в хронический.

– Понимаете, я любил ее. И до сих пор люблю. Не могу избавиться от этого, хоть убейте, – заявил хмельной, отощавший, лысый как пень Тошка пришедшим навестить его друзьям. – Все перепробовал, не помогает. Водка тоже, но она хотя бы ненадолго позволяет забыться. Вот и осталась только она, родимая, больше ничего нет. Медицину пропил, работу пропил. На мне можно ставить крест. Кому я такой нужен?

– Кому-кому, ты нам нужен, – сердито буркнул Белкин. – Судмедэкспертом к моему второму сыну пойдешь? Будешь, как и раньше, резать людей. Только дохлых. Условие одно – ни капли в рот.

Шло время. Уцелевшие в криминальных побоищах барыги, махинаторы и бандюки легализовались, делать одолжения следователю УГРО им стало ни к чему. Драмкружок распался. На место Ельцина на датский трон уселся Путин. Жизнь поломалась вновь, на этот раз кардинально.

– Он не в себе, – сказал Тошке врач психиатрической лечебницы, куда Леню упекли на принудительное лечение. – Ярко выраженная шизофрения, диссоциативное расстройство идентичности, потеря ориентации во времени и пространстве. Он мнит себя Гамлетом, Отелло кем-то еще в том же роде. Приходит в себя на время и вновь спасается бегством в выдуманный, ненастоящий мир.

– Это излечимо? – глядя на психиатра в упор, спросил Тошка.

– Боюсь, что медицинские препараты не помогут. Нужна особая терапия, трудовая. Ему, видите ли, необходима причастность к театру. Но какой из него теперь актер?

– Какой есть, – буркнул Тошка в ответ.

Три месяца спустя он оформил опеку и забрал Леню из лечебницы под расписку.

– Есть одна идея, Ильич, – сказал Тошка. – У нас в морге место ночного санитара освободилось. Пойдешь? Квартиру только вот надо будет твою обменять.

– Дорогие зрители, – торжественно начал Ильич. – Располагайтесь. Сейчас перед вами…

Зритель был всего один. Закутанный в тулуп Антон Андреевич Стасов уселся в продавленное кресло, умостившееся в погребном углу. Вонь от разлагающейся плоти мешалась с запахом формалина, создавая немыслимый смрад, но и зритель, и конферансье к нему давно привыкли.

– «Гамлет», – торжественно объявил Ильич. – Трагедия Уильяма Шекспира, великого британского драматурга. Сегодня у нас премьера – роль Офелии впервые исполняет известная актриса Татьяна Тарасенко.

Зритель поаплодировал. Тогда Ильич раскланялся и исчез за ширмой. Мгновение спустя прожектор осветил сцену.

Четыре покойника в различных степенях гниения, удерживаемые примитивными самодельными креплениями, стояли в рост у погребной стены. В ютящихся в стенных нишах динамиках пробили полночь часы.

– Кто здесь? – выдал первую реплику невидимый магнитофон.

Прожектор метнул сноп света в сухопарого мертвеца в накинутой на плечи ветхой дерюге. Был мертвец недавним, а потому вполне свежим и бодрым, можно даже сказать, бравым, как и подобает офицеру стражи.

– Нет, сам ты кто, сначала отвечай.

Лучи прожектора метнулись к другому покойнику. В отличие от офицера Бернардо, солдату Франциско было уже года три. От его плоти мало что осталось, но обнажившийся костяк был искусно задрапирован мешковиной, а сгнившее лицо укрыто под капюшоном.

– Да здравствует король![14] – подал свою реплику Бернардо.

Действие набрало ход. Прожектор выхватил из темноты жирные, раздувшиеся от консервирующего раствора телеса Горацио, затем дряблую подгнившую кожу Марцелла. Вновь сместил лучи к Франциско с Бернардо и, наконец, погас.

Одновременно смолк магнитофон. Минуты две-три ничего не происходило, если не брать в расчет звук поспешных шаркающих шагов в кромешной тьме. Когда шаги стихли, свет включился вновь. У стен стояли, сидели, полулежали новые мертвецы – Ильич сменил декорации. Стражники уступили место королевской семье и свите – действующим лицам второй сцены первого акта.

Представление пошло своим чередом. Прожектор исправно освещал обглоданного крысами Клавдия, сморщенную, будто лежалый инжир, Гертруду, молодцеватого Корнелия, усохшего до полной субтильности Вольтиманда и, наконец, шагнувшего в центр сцены Гамлета. Единственного живого среди мертвецов. Магнитофон умолк, лучи прожектора застыли.

– О,