Читать книгу - "Стольный град Ряжск - Александр Викторович Горохов"

нет и не будет. И они, и дети их так и останутся свободными. Захотят — замуж выйдут: неженатых мужчин у нас много. Им у вас тяжело будет без мужей, а мы им новых мужей дадим. И детей поможем воспитать, грамоте и ремеслу выучить.

— И всё? И никакого серебра, золота или мехов с ними в придачу не нужно?

— Не нужно. Но это — цена за твоих воинов. За тебя цена будет выше. Тебя мы поменяем на твою сестру Нарчат.

— Не бывать такому! — несмотря на слабость вспыхнул Атямас. — Она — дочь каназора, мокшанская богатырка. Не дело, если она станет чьей-то наложницей!

— Я знаю, что она и дочь каназора, и что её воспитывают как воительницу, и даже что она юна для того, чтобы стать чьей-нибудь женой или наложницей. Только не для того она нам нужна, а в залог того, что твой отец или ты больше не пойдёте воевать с нами. Четыре года она будет жить у нас, а потом пусть делает, что хочет: может к отцу вернуться, а может у нас остаться.

Больший срок называть смысла нет. Пришедшие к мордовским границам монголы этого самого Пуреша «поставят раком» перед выбором: либо покориться Батыю, либо обречь свой народ на истребление. Пуреш и Атямас уйдут с монгольским войском и сложат головы где-то в Польше. От рук тех же монголов. А «богатырка» Нарчат поднимет восстание и будет мстить их убийцам, пока сама не погибнет. В «неизменённой» нами истории. Что же будет в реальности, на которую повлияем мы, никому не известно. Может, тоже погибнут где-нибудь каназор и его сын, а может, уцелеют. И девушка, может, уже не станет мокшанской «княгиней», а выйдет за кого-нибудь замуж и нарожает мужу детишек. Но иметь у соседей «принцессу», воспитанную нами, всё равно полезно.

— Ты, Атямас, с человеком, который повезёт твоему отцу наши условия, это передай каназору, а он и решит, как быть с Нарчат и с тобой. Разве ему не выгодно поменять наследника на дочь, которую всё равно когда-нибудь придётся на сторону отдать?

Судя по тому, что у «княжича» идея обменять воинов на никому не нужных вдов с детьми, пусть и в пропорции три к одному (а вместе с детьми — и ещё больше), не вызвала никаких возражений, значит, вряд ли вызовет их и у Пуреша. Зуб ставлю на то, что вместо мокшанок этот хитрец попытается всучить нам каких-нибудь «чужачек»: русских, булгарок, эрзянок. В том числе — захваченных в плен. Только нам-то какая разница? Нам мужское население нужно разбавить женщинами! И лучше будет, если ради этого не придётся устраивать набеги на соседние городки и веси.

Подобный разговор состоялся у меня и с воеводой Борисом Омельяновичем, «загорающим» сейчас в люкс-камере нашего «концлагеря»: после того, как бронетранспортёры, так ни разу и не выстрелив, разогнали рязанское войско, они отсекли часть «высшего командного состава», а ребята из спецназа вырубили нужных нам людей электрошокерами, выстреливающими иглы на расстояние в несколько метров. Поскольку и лагерь рязанского войска оказался захвачен, и знамя повержено, и командующий попал в плен, уцелевшие воины просто разбежались.

Вообще меня очень удивило отношение местных к поверженному знамени. Мы его, конечно, тоже почитаем и бережём, но в бою может случиться так, что знаменосец погиб или древко перебито. Да даже если его подхватили враги, то знамя можно отбить. В это же время — упавший флаг есть признак поражения. И после такого вступает в действие принцип «спасайся, кто может». Потому никаких попыток отбить воеводу и его ближайшее окружение никто не предпринял, все пустились в безоглядный драп.

Только воеводу ничуть не смутило то, что из-за его упёртости и нежелания дожидаться решения князя по нашим требованиям погибли почти две с половиной сотни человек, попавших под колёса БТР, утонувших в Хупте и расстрелянных при нападении на строящийся мост. Упёртый, как баран: его, видите ли Ингварь Игоревич послал с войском прогнать нас, а не сидеть без дела. Вот и допрогонялся.

— Собирались мы с твоим князем, воевода, поторговаться за земли, которые нам надобны. Да только после того, как твоё войско побили, а тебя и бояр рязанских пленили, никакого торга не будет. И выкуп за них уменьшим до пятисот пудов железа. И за вас выкуп назначим. Двести вдов рязанских с их детишками, у какой сколько есть, да княжьего племянника Фёдора Юрьевича в заложники.

Ингварь Игоревич через два года душу отдаст, а вместо него на престол рязанский усядется его брат Юрий Игоревич, отец Фёдора. Так что тогда можно будет и Федю отпустить, чтобы оженился с той самой летописной гречанкой Евпраксией, которая, узнав о гибели мужа от рук монголов во время посольства к Батыю, вместе с младенцем бросилась вниз то ли с колокольни, то ли с крыши терема. Очень надеюсь, что до такого на этот раз не дойдёт. И он, и Евпраксия его, и многие тысячи рязанцев должны не умереть под татарской саблей, а остаться живы. А монголы, если им так уж надо выполнить заветы Чингисхана, пусть себе идут воевать в Европу, хоть до самого Ла-Манша.

— О том ты, Борис Омельянович, сам Ингварю Игоревичу отпишешь. А надумает он новое войско на нас ополчить, хоть только рязанское, хоть помощи у владимирцев попросит, жалеть вас мы уже не будем, всех положим во сыру землю здесь, на Хупте да Ранове.

Ухмыляется воевода: он же не слепой, видел, сколько у нас бойцов, и в его солдафонской башке (не путать солдат с солдафонами!) никак не укладывается, что полторы сотни могут противостоять хоть десяти тысячам. Не верит просто потому, что не видел действия огнестрельного оружия, которое мы по рязанцам не применяли. Значит, ещё увидит. Пусть ради этого придётся часть строителей и бойцов моей «армии» отвлечь от более насущных задач. Кроме того, сложно назвать менее насущной задачей попытку избежать массового кровопролития.

В общем, полтора дня на Ямском лугу в излучине Хупты шли подготовительные работы к «показухе», на которую я потащил не только воеводу, но и боярина Глеба, уже назначенного мной в гонцы к Ингварю Игоревичу. «Лепили» набитые соломой, купленной в соседних деревнях, чучела, которые будут изображать рязанское войско. А для приближения к реализму нарядили бОльшую часть этих чучел в доспехи, снятые с погибших рязанцев и мокшан. Три группы таких чучел. Одна установленная на дистанции в километр, вторая — шестьсот метров, а третья — четыреста.