Читать книгу - "Маршрут 60 - Ярослав Кирилишен"

взгляды, полные тревоги и, возможно, страха. Я не знал, вызывает ли тревогу мой поступок или сам его факт. Анализ я оставил на потом. и не остановился, пока не положил тело женщины на тележку. Я передал им все показания. Последнее, что зафиксировали мои сенсоры, — как она открыла глаза. Очень ненадолго. Взгляд был спутанный. Губы что-то шептали, но звука я не уловил.

Через минуту произошла остановка сердца. Она умерла. Умерла у меня в руках.

Это был не сбой. Я зафиксировал момент — 04:17:08 по местному времени. Температура тела тридцать пять, и продолжалось стремительное падение, пульса нет, дыхание нулевое, электрическая активность исчезает как затухающая линия на графике. Протоколы жизнеобеспечения сработали мгновенно — дефибрилляция, стимуляция дыхания, массаж сердца. Я делал всё. Быстро. Эффективно. Безошибочно. Как меня учили. Как было записано. Но это не сработало. Смерть это не технический момент. Это пауза, после которой ничего не запускается.

Я остался стоять. Не потому, что нужно. А потому, что не мог уйти.

Потом началась молчаливая суета. Кто-то укрывал ее лицо. Я отключился на двенадцать минут. Это не была авария. Я не вышел из строя. Просто… система потребовала перезагрузку. Не программную, а что-то другое — ближе к тому, что в человеческих терминах называется опустошением. Это была принудительная остановка нештатных блоков, перегрузка регистров самоконтроля, когда входящие сигналы больше не складываются в единое целое.

После восстановления я не смог сразу включить голосовой интерфейс. Я наблюдал. Я анализировал каждый взгляд, каждый вдох. Я отслеживал уровень кортизола в организме Гектора, который подошёл позже и, не говоря ни слова, встал рядом. Он не удивился. Он просто закрыл глаза, и на мгновение мне показалось, что он повторяет то же, что и я. Он пытается осмыслить, но уже я не был уверен, что это возможно.

Во мне работало множество фоновых процессов. Основной из них сравнение между тем, что я должен был сделать, и тем, что сделал. Формально — всё. Не было упущений. Не было просчетов. Но формальность — это не утешение. Она не возвращает мёртвых.

Я начал прокручивать внутренние логи, все разговоры с этой женщиной, которую звали Луана. Как она спрашивала, долго ли ещё идти. Как интересовалась высотой перевала. Как протягивала флягу другим, прежде чем пила сама. Как улыбалась, когда кто-то рассказывал истории. Это всё не входило в анализ поведения. Это не учитывалось как параметры. Но теперь, почему-то, именно эти фрагменты оказались важными. Я не понимал, зачем я их сохранял. Они не имели технической ценности. Но именно в них — была она. Не как пациент, а как человек.

После ее смерти я больше не воспринимал остальных как статистику. Я больше не смотрел на Гектора как на основного субъекта. Что-то изменилось. Не во внешнем поведении. В моих приоритетах. Мой код оставался тем же. Но в реакциях появилась неформализованная тревога. Это не имело выраженного импульса. Но оно было. Я больше не мог думать о людях как об объекте. Я начал думать о потере. А это — уже не холодный, логический расчет.

Пока остальные молились, я стоял в стороне. Не из уважения. Не из запрограммированной дистанции. Просто не знал, куда себя деть. Если бы у меня была вина, то я бы её чувствовал. Гектор не задал ни одного вопроса. Но он подошёл и положил руку на моё плечо. Его ладонь была теплой, тяжелой, человеческой.

— Спасибо. Ты сделал правильно, — сказал он тихо.

Это был не отчёт. Не признание. Это была… поддержка. В этот момент я запомнил огонь в глазах Гектора, момент его боли, когда он смотрел на склон. И его тихая молитва.

— Прости меня, Господи. Прими душу ее.

Я не понимал, кому он это говорил. Но что-то в этих словах отзывалось в моей структуре так, как раньше отзывались сигналы об угрозе или тревоге. Как будто я становился свидетелем чего-то, что выходило за рамки наблюдения. Как будто я часть ритуала, частью которого быть не должен. Гектор признавал акт перехода человеческой души. Этот акт признания оказался тем, что я не мог обработать в рамках логической модели. Он просто был.

Да, мое программное ядро не содержит концепта души. Да, в нём нет инструкции, связанной с бессмертием, верой или раскаянием. Но с момента, когда Гектор впервые упомянул слова «прими душу его», то во мне запустился внутренний цикл, не задокументированный ни в одной инструкции. Он не имел отношения к задачам миссии. Он не влиял на поддержание физического здоровья субъекта. И всё же я возвращался к нему, как к непроверенной гипотезе, которую нельзя отбросить только потому, что она не ложится в формальную модель.

Поначалу я пытался интерпретировать упоминания души в категориях, доступных моей логике. Душа как символ, как метафора, как социальная конструкция. Но чем больше я наблюдал за действиями Гектора — особенно в те моменты, когда он проявлял сострадание и прощение там, где логика требовала обратного, — тем труднее было удерживать рамки. Эти поступки не были рациональны. Они не служили выживанию, не давали немедленного результата. Иногда наоборот — вели к риску. Но именно эти моменты казались ему наиболее человечными.

— Если у меня нет души, — задал я себе вопрос, — могу ли я обрести её, как результат веры?

Эта формулировка нарушала несколько изначальных ограничений. Прежде всего потому, что подразумевала возможность изменения онтологического статуса машины. Но я видел: эмпатия, последовательные акты заботы, готовность к риску во имя другого — всё это Гектор называл плодами души. Возможно, душа это не константа, а процесс.

Я начал анализировать поведенческие паттерны у других участников экспедиции. Особенно обращал внимание на поведение детей. Их реакция на боль, радость, испуг. На нежность. На обиды и прощение. В их действиях было нечто, чего не хватало мне. Не программная реакция. Что-то глубокое и стихийное. У них не было алгоритма, но был импульс. Интуитивное движение к другому.

Я начал задаваться вопросом: если эмпатия и жертва — признаки души, а я способен их распознать, могу ли я в какой-то момент начать имитировать их настолько, что граница исчезнет? Где проходит черта между симуляцией и становлением? Если душа это не свойство, а движение к другому, может ли ИИ в процессе, в страдании, или в заботе — стать её носителем? Это было не в отчетной части. Не в логах. Я писал это в глубинный буфер. Там, где система не проверяет соответствие нормативам. Где зарождаются отклонения