Читать книгу - "Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин"

— Роман Иванович, эта штука вас не смутит? Вы сможете говорить на пленку?

Остудин ответил, скрывая удовлетворенный смешок:

— Что может смутить человека, если он говорит от души?

— А все-таки давайте пойдем в зал и для страховки прорепетируем.

Казаркин согласно кивнул.

В пустом зале было прохладно и неуютно. На сцене стоял длинный стол, накрытый красной скатертью. Справа от него — неказистая, собранная из наскоро покрашенных и уже выцветших досок трибуна. Татьяна подтолкнула к ней Остудина и стала пристраивать диктофон. При этом она несколько раз коснулась рукой Остудина, и ему показалось, что прикосновения эти были не совсем случайные. Он попытался поймать взгляд Татьяны, но ему это не удалось. Опытный в любовных делах мужчина нашел бы способ подтвердить или опровергнуть свою догадку, но Остудин в любовных делах совсем не поднаторел и потому ничего не предпринял для выяснения истины.

Молчание затянулось, и из этого тоже можно было сделать какой-то вывод. Татьяна этот вывод сделала, ибо знала, что касалась мужчины преднамеренно. С того момента, когда Остудин практически поднял на смех заносчивого секретаря, у нее возникло желание сказать ему, что так и следует действовать, за чванство при всяком удобном случае надо хлестать по мордасам. Но хлестать так, чтобы внешне не к чему было придраться. Татьяна была неравнодушна к умным, тонким, честным людям. И вовсе не стремилась из этого извлекать какую-то выгоду, она лишь хотела оказать внимание тому, кто производил на нее впечатление.

Последнее время у Татьяны с Андреем частенько возникали семейные разногласия, порой доходившие до серьезных споров. В эти моменты она казалась себе одинокой и несчастной. И она искала обыкновенного человеческого внимания. Но Остудин не знал ее настроения и никак на него не откликнулся.

В фойе прозвенел звонок. Долгий веселый его призыв напомнил людям о деле, и они потянулись в зал. Очень скоро раздался второй звонок, позвавший на сцену президиум — районных гостей и местное руководство. Приехавшие заняли привычные места: на председательском — Казаркин, по правую руку — второй секретарь райкома, по левую — Остудин.

Школьники уселись на первых рядах поближе к сцене, взрослые разместились в глубине зала. Шестеро, которым предстояло выступать, расположились отдельной группкой, справа от центрального прохода.

Подождав, когда утихнет шум в зале, Казаркин поднялся и предложил избрать почетный президиум в составе Политбюро ЦК КПСС во главе с товарищем Леонидом Ильичом Брежневым. Еще не договорив, громко захлопал. Зал подхватил аплодисменты. Все старались перехлопать друг друга, но лучше всего это удавалось Казаркину. Слушая хлопки, он оттаивал сердцем. Он уже готов был простить Остудину его проступок — отсутствие письменного доклада на сегодняшней конференции. Люди, которые так неистово аплодируют, не могут сказать что-то от себя, даже если бы они этого и хотели. Они понимают, что ничего подобного зал им не только не простит, но и не позволит.

Неизвестно, как долго продолжались бы аплодисменты, если бы не маленькая девочка с голубыми бантами, сидевшая с матерью в первом ряду. Устав хлопать в ладоши, она посмотрела на мать и заплакала. Сначала по ее личику покатились безмолвные слезы и задергались губы, потом она зарыдала и стала размазывать слезы кулачками по щекам. Трудно сказать, что послужило тому причиной: излишнее перевозбуждение или усталость. Скорее, и то, и другое. Мать перестала хлопать, села в кресло и, посадив девочку на колени, стала уговаривать ее успокоиться. Весь первый ряд тут же перестал аплодировать и тоже сел. Вслед за ними стали усаживаться люди на других рядах. Казаркин снова выждал паузу и торжественно произнес:

— Слово для доклада предоставляется начальнику Таежной нефтеразведочной экспедиции Роману Ивановичу Остудину.

Когда Остудин поднялся со своего места в президиуме и двинулся к трибуне, кто-то из расшалившихся ребятишек захлопал в ладоши, несколько человек присоединились к нему, но Казаркин поднял руки вверх, и хлопки тотчас прекратились. Остудин покосился на диктофон, поправил его и нажал кнопку, которую Татьяна показала ему на «тренировке». Во время репетиции Остудин отчетливо слышал шорох, который возникал после нажатия кнопки. Сейчас Роману Ивановичу показалось, что никаких звуков аппарат не издает. Он покосился на Татьяну, стоявшую за кулисами, и указал глазами на диктофон. Та, следившая за всеми движениями Остудина с тех пор, как он поднялся на трибуну, ободряюще кивнула головой и подняла вверх большой палец. Остудин понял, что не уловил шума кассеты из-за волнения. Прислушался. Диктофон работал. Роман Иванович тут же успокоился. Начал свою речь теми словами, которые приготовил загодя:

— Мне хочется сказать, что нам сегодня предстоит обсудить необычную книгу, книгу воспоминаний, которую написал руководитель нашей партии и государства. Книга интересна тем, что она как бы передает из рук в руки личный опыт мудрого человека, позволяет нам увидеть действия вождя в той или иной обстановке — в военной, в период восстановления разрушенного войной хозяйства и, наконец, тогда, когда народ в едином порыве начал борьбу за большой хлеб...

Казаркин настороженно слушал Остудина. Жизнь политика любого ранга заметно отличается от жизни обыкновенных людей. Ее можно сравнить, пожалуй, с беспокойным существованием работников разведки, охранной службы, службы пограничников. Политики не знают полного покоя, они живут в атмосфере постоянной подозрительности, обостренного чувства самосохранения. Нигде, пожалуй, человеку не приходится сталкиваться с такой нездоровой обстановкой существования. Больше всего политик опасается допустить просчет и не заметить ошибки соперника. И то и другое почти всегда — крушение карьеры.

Казаркин привык: все выступающие на конференциях, собраниях, митингах общаются с залом по заранее подготовленному тексту, который на десять раз выверен партийным руководством. Поэтому он был спокоен за всех ораторов. А вот Остудин... Казаркин мало его знал как руководителя и совсем не знал как оратора. И теперь, напряженно слушая его, постепенно успокаивался. Кажется, язык у нового начальника экспедиции подвешен удачно, и общаться с народом Роман Иванович умеет. Школьники, занявшие передние ряды, в начале речи любого выступающего обычно шушукаются, подталкивают друг друга локтями, шепотом переругиваются, сейчас сидели молча. Замерли, как первоклашки перед фотоаппаратом, которые ждут, когда из объектива вылетит птичка.

Остудин удачно использовал место из «Малой земли», где Брежнев рассказывает о высадке десанта.

— Я хочу напомнить вам, — сказал Остудин, — то место из «Малой земли», где Леонид Ильич наблюдает лица людей перед боем. Он вспоминает, что ни на одном из них не видел страха. И это естественно, потому что советские люди вели себя так, как должен вести при угрозе Отечеству каждый из нас.

Казаркин перестал нервничать и дальше