Читать книгу - "Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин"

Вопрос был с явной подковыркой, но Остудин нашелся:

— Очень даже надо. Но вы сами сказали: «Светлое будущее». А мы исходим из реального настоящего.

Подковырка Казаркина явно не понравилась Татьяне. За три года работы в «Северной звезде» она изучила его хорошо. Ответы на свои вопросы «со значением» он запоминал и при случае на них ссылался. Ответ Остудина она оценила по достоинству: «Молодец мужик, к такому ответу не придерешься».

Заведующая клубом встречала гостей у порога. Подождала, пока все подойдут к крыльцу, низко поклонилась и сказала отрепетированным голосом:

— Милости просим, дорогие товарищи.

С последними ее словами из двери появились две старшеклассницы. Обе в кокошниках, в длинных сарафанах, у обеих русые косы-парики. В руках у одной — каравай на блюде, у другой — солонка. Не ожидавший такого приема Казаркин, широко разулыбался, отломил кусочек хлеба, макнул в соответствии с ритуалом в соль, прожевал. А когда заходил в дверь клуба, одобрительно похлопал Краснова по спине.

В фойе было много народу. В основном — школьники. У стены, отделяющей помещение от зала, стоял стол, застеленный яркой клеенкой. На клеенке — весы. Столовская буфетчица бойко торговала пряниками, печеньем. Сбоку от нее стояли ящики с газировкой «крем-сода». Когда Казаркин появился в фойе, школьники дружно зааплодировали. В ответ Казаркин тоже захлопал и помахал ладошкой. Он выглядел сейчас вождем и с гордостью осознавал это.

Из фойе гостей проводили в кабинет заведующей клубом, превращенный по случаю торжества в комнату президиума. Здесь непосредственно распоряжался Соломончик. Расчувствовавшийся Казаркин, здороваясь с ним, кивнул в сторону фойе:

— Твои старания?

Краснов, который был в курсе дела, подтвердил:

— Гостей у нас Ефим Семенович принимать умеет.

На что, подняв указательный палец, Соломончик заметил:

— Это не прием гостей. Это дань уважения первому лицу района. В надежде на то, что он не оставит нас своими заботами.

Казаркин рассмеялся безгубым ртом и обратился к Остудину:

— Учись, Роман Иванович. Вот как надо добывать для себя дополнительные блага.

Остудин натужно улыбнулся, подумав про себя: «А может, он и тебе предлагал прятать открытую нефть, чтобы потом по дешевке скупать месторождения?» После разговора в беседке с Соломончиком на все его старания перед начальством он теперь смотрел с невольной подозрительностью.

Казаркин подошел к столу, налил из самовара кипятка, снял с конфорки чайник, нацедил заварку.

— Рекомендую воспользоваться коньяком. К индийскому чаю очень подходит КВВК, — посоветовал Ефим Семенович.

— Коньяк отставить, — твердо заявил Николай Афанасьевич. — Закусим после конференции.

У Казаркина появилось праздничное настроение, но он не забывал и повод для него.

— Кто будет выступать первым? — спросил он, повернувшись к Краснову. — Буровой мастер Вохминцев? Что он будет говорить?

Краснов, который сам сочинял все тексты, перебрал бумажки, нашел нужную, протянул первому секретарю:

— Вот он, Вохминцев.

Казаркин прочитал вслух, сказал, недовольно качнув головой:

— Разве это концовка: «Я хочу выразить благодарность нашему дорогому Леониду Ильичу за то, что он написал эти книги»? Передовой мастер, тем более коммунист, должен и мысли высказывать передовые.

Казаркин достал из внутреннего кармана пиджака ручку и, подсказывая себе вслух, дописал: «Его яркая жизнь коммуниста-ленинца, неутомимого борца за счастье и повседневную радость нашего народа должна быть примером для каждого советского человека. Гениальные труды Леонида Ильича стали для меня настольной книгой. Спасибо вам, Леонид Ильич, за ваш неутомимый труд на самом высоком посту нашей Родины». Протянул бумажку Краснову.

— Хоть я пишу разборчиво, все-таки перепечатай. Где у тебя остальные выступления?

Остальных выступлений оказалось пять. Свое мнение о литературном гении высказывали разные слои населения, затерянные в глубинке. После Вохминцева речь должен был держать рядовой бурильщик, за ним шла повариха, потом учительница, за ней шофер. Замыкала список выступающих воспитательница детского сада.

Выступления были недлинными, но очень выразительными. Каждый отдавал дань величию руководителя партии. Один дополнял другого.

Казаркин прочитал выступления внимательно, протянул бумажки Краснову. Удовлетворенно сказал:

— После конференции отдай эти выступления Татьяне Владимировне, — повел головой в сторону Ровстовцевой. И, переместив взор на газетчицу, как о решенном сказал: — Сегодняшней конференции предоставьте разворот. Все выступления дайте в разбивку. Откройте разворот вступительным словом Остудина... Кстати, Роман Иванович, где твое вступительное слово?

— У меня нет доклада, — сказал Остудин.

— Как нет? — на лице Казаркина появилась искренняя растерянность. — Мы все приехали на читательскую конференцию, собрали столько людей, а ты заявляешь, что у тебя нет доклада. Объясни мне, что это такое?

— У меня нет письменного доклада, — сказал Остудин. — Я специально не писал его. Хочу все сказать своими словами.

— А эти люди какими говорят? — спросил Казаркин и ткнул пальцем в папку с текстами выступлений. — Чужими, что ли?

— Я думаю, что когда человек говорит без бумажки, к нему возникает больше доверия, — сказал Остудин.

— Ну, знаешь, — в сердцах махнул рукой Казаркин. — Без бумажки можно такое наговорить!

— Я должен говорить о трудах Леонида Ильича Брежнева. Я правильно понимаю свою задачу? — спросил Остудин.

— Ты не только должен говорить о книгах Леонида Ильича, ты должен задать тон всей конференции. А что у тебя в руках?

Остудин, не предполагавший, что дело может принять такой оборот, ответил излишне резко неожиданно даже для себя:

— Нас, Николай Афанасьевич, еще в школе учили не пользоваться подсказками. Я понимаю, что бурильщики, работники детсада, другие выступающие нуждаются в партийной подсказке. Но не представляю, как можно рассказать о трудах выдающегося человека по бумажке.

После этих слов комната наполнилась тревожным молчанием. В таком тоне никто из присутствующих говорить с Казаркиным не решился бы. А с другой стороны, что может ответить Казаркин на приведенные доводы? Действительно, если говорить о выдающихся трудах выдающегося человека, обязательно ли прибегать к бумажке? Если Казаркин будет настаивать на своем, этим он подчеркнет лишь свое неуважение к трудам вождя. Да и неуважение к человеку, который хочет без бумажки, но от души выразить свое отношение к Брежневу.

Казаркин понял неловкость положения прежде других. Он и не предполагал, что ему могут возразить, но выход нашел тут же. Он был опытным политиком и на неожиданный выпад мог ответить в том же ключе:

— Я забочусь не о твоем выступлении как таковом. Как же мы будем с газетой? Татьяна Владимировна, что ты нам посоветуешь? — обернулся он к Татьяне.

Татьяна, оценившая и ход Остудина, и ответ Казаркина, подняла над