Читать книгу - "Последний человек в Европе - Деннис Гловер"

– Скажи, у тебя ведь это не первый раз? – спросил он.

– Далеко нет.

– А сколько раз у тебя было? Десятки?

– Если не сотни.

– Я рад.

– А это что-то новенькое, – улыбнулась она. – Большинство считают меня порочной.

– Мне нравятся люди, которые нарушают правила, особенно супружеские.

– Я такая.

– Ты знаешь, что в этом году умерла моя жена?

– Да, Сирил говорил. Очень грустно, особенно из-за мальчика. Как его зовут?

– Ричард. У нас был паршивый брак. Она замкнулась с сорокового. Дело в том, что у нее погиб брат. Дюнкерк. Она так и не оправилась. Похолодела. Но, пожалуй, жить с ней было можно.

Судя по лицу, это ее слегка шокировало.

– В таком браке – как в тюрьме, – добавил он.

– Видимо.

– Когда она умерла, я расстроился, но, признаюсь, в нашем браке хватало моментов, когда я втайне надеялся, что она умрет. Ну, знаешь, что на нее сбросят бомбу, пока меня нет дома, или что торпедируют ее корабль. Конечно, такие мысли тут же гонишь из головы, совершенно недостойные, даже позорные, но куда от них денешься. Хотя к тому моменту, когда она умерла, я уже снова ее полюбил.

– Почему?

– Понимаешь, мы столько всего пережили. Планировали вместе сбежать. Из Лондона и от этой проклятой жизни.

– Все это так мучительно житейски, – попыталась она поднять настроение. – Наверное, время от времени это чувствует любой женатый человек.

– Если я снова женюсь, не хочу, чтобы жена была мне верной. Я не был верен Айлин, а она – мне.

– По-моему, это просто реализм.

– Да нет, я не о реализме. Я уверен, что в людях есть природная тяга к свободе, а в браке слишком много ограничений. Чтобы люди жили счастливо, супружеская жизнь должна быть открытой – ну, хоть в какой-то степени.

– Как браки анархистов в Испании? – Эта тема заворожила и потрясла Лондон в прошлом десятилетии.

– Ну да, пожалуй.

– Тогда зачем вообще жениться?

Он понял, что ей не нравится, к чему он клонит. Неужели Селия Пейджет, свояченица Кёстлера, рассказала, как он делал предложения ей и другим?

– Думаю, в одинокой жизни есть что-то противоестественное, – продолжил он. – На мой взгляд, абсолютная верность – не сексуальная, а эмоциональная, и не государству, партии или идеологии, а другому человеку, – это и есть основа свободы. Если государство не может тебе указывать, кого любить, значит, его власть уже не абсолютна, верно? Всемогущий диктатор первым делом запретит оргазм, а за ним – брак и родительство; может, даже не позволит людям жить вместе. Наверное, под пытками первым делом будут требовать отречься от жены. Дети от родителей у них то и дело отрекаются. Заставляет задуматься.

– Пожалуй. Но люди любят друг друга даже в России. Это невозможно задавить.

– Скажи, ты бы задумалась о замужестве с кем-нибудь вроде меня на таких условиях?

– Я никогда не смогу жить в браке без любви, только ради удобства, – ответила она тут же. – Я лучше подожду.

Он понял: очевидно, ее об этом спрашивают постоянно.

* * *

Он вернулся мыслями к текущей задаче. Роман с Джулией он задумал задолго до встречи с Соней, но было в Соне что-то подходящее для Уинстона: нежелание загадывать далеко наперед, упрямство и грубая непокорность, которые и освобождали, и неизбежно вели к боли, страданиям и падению, хотя ни за что не к капитуляции. Теперь этот роман воплощался на странице. Он взялся за дело с силами, украденными, как он подозревал, из своего же будущего, – словно оголодавший фермер, поедающий собственные семена. Только когда Уинстона и Джулию арестовали, он устроил себе отпуск.

* * *

Гленгаррсидейл-Бэй, 19 августа. Западная сторона острова была самым свободным местом в Британии: убежище, залитое нежным солнечным светом, в окружении моря, холмов и синего неба, свободнее того же Барнхилла от комиссаров и менеджеров с их шпионами и атомными бомбами. Даже во Взлетной полосе I, думал он, полиция мыслей не будет утруждаться и оснащать скрытыми камерами или микрофонами такую глушь.

Он взял в поход на две ночи Аврил, Рикки и детей своей покойной сестры Марджори – Люси, Генри и Джейн. Они ночевали в заброшенной хижине и целыми днями плавали, гуляли и рыбачили. Ему казалось, что он сбежал от всего и живет в мечте – как никогда во взрослой жизни. Хотелось, чтобы так было вечно – растягивать настоящее, у которого нет будущего, черпать силы из воздуха, солнца и земли и писать книги, сколько может.

Возвращение на лодке обратно в Барнхилл шло гладко. Аврил и Джейн решили пройтись пешком, поэтому великолепными видами Малла и Скарбы любовались только четверо.

– Вы только посмотрите, что упускают наши девушки! – перекричал он рокот подвесного мотора и плеск воды у носа. Они были безумно счастливы. Он чувствовал себя неуязвимым.

Свернув за мыс в пролив у Корриврекана, они попали в волнение. Он решил пробиваться. В конце концов, двигатель справлялся, лодка была как следует просмолена. Он сверился с приливной картой – беспокоиться еще было не о чем: сильные водовороты начнутся только через несколько часов. И тут лодка пугающе ухнула вниз, их яростно окатила волна. Вода захлестнула за планширь, лодка снова провалилась. Рикки прижался к Люси и сунул палец в рот.

– Идем в обход, – сказал Оруэлл. Но не успел повернуть, как они попали на край омута – и лодку закрутило. Двигатель сорвало, он ушел на дно, все еще яростно рыча.

– Генри, бери весла, – сказал он спокойно. – Я буду за рулем.

Они выровняли лодку, которая мчалась по течению, но на востоке виднелось еще больше барашков бурной воды.

– Остров – идем к острову! – крикнул он. Это был всего лишь скалистый риф длиной метров в сто, зато он отделял их от другого омута, который мог оказаться еще опаснее, и поэтому стал их единственным шансом.

Подскакивая, они добрались до камней, но из-за волн, поднимавшихся метра на три, сойти с лодки было почти что невозможно. Генри приготовился прыгнуть, чтобы потом вытянуть лодку на берег, но стоило ему соскочить за борт вместе с линем, лодка перевернулась. Все окунулись с головой, а когда всплыли, оказалось, что Люси потеряла под лодкой Рикки. Она закричала. Оруэлл нырнул и выловил мальчика из кипящих вод под перевернутым корпусом. Затем с трудом последовал за остальными к берегу, несмотря на боль от зазубренных камней. Промокшие, побитые и расцарапанные, они выбрались на вершину островка, служившего домом тысячам гнездящихся птиц.

Только через