Читать книгу - "Последний человек в Европе - Деннис Гловер"

– постоянное ощущение слежки. Это у Оруэлла ассоциировалось с огромными плакатами Китченера[90], чьи глаза и перст словно бы следовали за тобой, куда бы ты ни шел. Словно его заточили в тюрьму; словно ему запрещалось быть счастливым; словно, к чему бы он ни стремился, в последний момент это вырвут из рук.

* * *

Часовня Итонского колледжа, июнь 1918 года.

– Эбби, Н.Р., лейтенант, Гренадерский гвардейский полк, 12 апреля убит во Франции. Акланд-Тройт, Г.Л., подполковник, Девонширский полк, 17 апреля убит в Месопотамии. Арнотт, Дж., Военный крест, 15-й драгунский полк, 30 марта убит во Франции…

Список, который мрачно зачитывал ректор М.Р. Джеймс[91], казался бесконечным.

– Ласселс, Г.Э., второй лейтенант, стрелковая бригада, 28 марта убит во Франции.

По забитым учениками рядам скамей пронесся ропот. Сирил Коннолли толкнул его и тихо сказал:

– Ласселс – в прошлом году он был в шестом классе[92]. Отличный гребец.

Он смутно представил лицо Ласселса, но воспоминание поблекло так же быстро, как появилось.

Война! Он вспомнил плац, где на прошлой неделе толпилась тысяча рассеянных учеников и учителей. После почти четырех лет стрелковый полк Итона стал совсем расхлябанным, в моду вошло относиться ко всему военному со скукой и не прикладывать усилий. Некоторые светлые головы со старших курсов ерничали украдкой, когда капеллан в форме цвета хаки и военных сапогах под рясой заклинал их именем Бога проявить себя на стрельбище. В войне уже победили, причем не раз – об этом им регулярно повторяли с самого 1914-го.

Но в тот день что-то изменилось. Старший офицер Корпуса подготовки офицерского состава – низкий седеющий человек неопределенного возраста – взмахнул бумажкой и зачитал специальный приказ генерала Хейга: «Прижатые к стене, мы, веруя в праведность своего дела, должны сражаться до конца». По рядам пронеслась волна понимания: Британия на грани поражения. Спины распрямились, руки тверже взяли оружие. Преображение, моментальное исчезновение сомнений чувствовались даже среди последних лентяев. Это ощутил даже он, самый закоренелый противник всего ортодоксального.

Совсем недавно он, как и остальные, думал, что война напрасна, что призванные восемнадцатилетние немцы – такое же пушечное мясо, как они сами, и что их, молодежь, без причин швыряют в мясорубку глупые старики. Но теперь он не мог отделаться от националистического пыла, заразившего остальных. Вдруг он обнаружил, что его тайная ненависть к «ним» – недалеким, не думающим учителям и даже к самому королю – обратилась против Круппа, подлодок, Гинденбурга, Людендорфа и кайзера[93]. Его охватило желание врезать ближайшему врагу прикладом винтовки, и он с неожиданной уверенностью понял, что если бы сейчас в школу вошел немецкий солдат, то он бы так и сделал. Ненависть, осознал Оруэлл, – одно из чувств, которому сопротивляться сложнее всего, особенно в толпе. Все спонтанно запели «Боже, храни короля», и он бессознательно присоединился, пел во всю глотку.

Теперь он заставил себя вернуться мыслями к церковной службе. Список имен наконец закончился.

Старик Джеймс чуть не плакал.

– Мальчики, считая этих пятьдесят четырех парней, чьи имена я только что зачитал, уже больше тысячи итонцев погибло на службе короля с августа 1914 года. – Он закрыл книгу и кивнул Бобби Лонгдену, самому уважаемому студенту их выпуска, который теперь сменил его за кафедрой.

В часовне зарокотал громкий голос Лонгдена:

– Во Фландрии ряды цветов…[94]

«И снова элегия», – подумал Оруэлл, слушая вполуха. Клише и чушь.

Но тут голос Лонгдена рассвирепел.

– Мы пали.

Блэр вздрогнул, словно его вдруг с силой пнули. Его пробрало до самого нутра. То же чувство охватило остальных подростков на скамьях, где старшим было семнадцать, и оставались какие-то месяцы до того, как они станут младшими офицерами в пехоте или летчиками. Все они только покойники, ждущие, когда их отправят в могилу.

Видимо, для пущего эффекта мятежный Лонгден замолчал и затем повторил.

Мы пали. Пару дней назад

Мы жили, солнце грело нас.

Любили. Но лежим сейчас

В полях Фландрии.

Их одного за другим сожрет война. Пока они выходили на улицу мимо плиты со списком погибших, работник уже выбивал на стене новые имена.

– Эта война никогда не кончится, да? – произнес Коннолли. – Скоро наш черед. Мы падем.

– Еще не пали, – ответил он.

* * *

Что-то мелькнуло на краю зрения, покончило с его воспоминаниями: большая бурая крыса. Должно быть, выползла, пока он неподвижно глядел в окно на солнечное поле и спокойное море. С приходом весны эти грязные твари расплодились, как бациллы в чашке; ими уже кишела вся ферма. На тропинке к пляжу он видел, как они обгладывали мертвого оленя, – тошнотворное зрелище. В другой раз видел, как одну уносит в когтях ястреб. А теперь они осадили Барнхилл, привлеченные телящимся скотом и запасенным продовольствием. Мышей он легко загонял и забивал до смерти, но эти чудовища были слишком крупные и многочисленные.

Он замер и поискал, чем бы кинуть. Сдвинул руку к стеклянному пресс-папье на столе, потом швырнул его, но тварь оказалась слишком шустрой, проскользнула в щель в обшивке и была такова – а пресс-папье, не причинив вреда, отлетело от стены и закатилось под кровать.

Он закончил письмо Варбургу, убрал в конверт и спустился, чтобы добавить его к стопке в коридоре. Аврил сидела на кухне, читала местную газету. Кроме них и Ричарда, не считая гостей, больше здесь никого не осталось.

– Эрик, – сказала сестра, – судя по всему, на всех наших островах нашествие крыс. Вроде бы из-за падежа скота и голодной весны, из-за которой стало меньше хищных птиц.

– Ничего удивительного. Эта мерзость всюду, даже наверху.

Она вздрогнула.

– И в спальнях?

– Боюсь, да.

– Здесь пишут, здравоохранительные органы рекомендуют родителям не оставлять малышей и маленьких детей без присмотра, – продолжила она. – Двоим детям в Ардлуссе покусали лица, пока они спали в колясках… – Она оторвалась от газеты. – Представляешь?

– О да. В Испании я видел, как крыса сожрала сапог на человеке, пока тот спал.

– Ой! Аж мурашки по коже.

– Крысы заполонили хостел, где я жил во время войны. Приходишь завтракать – а они так и мельтешат на кухне, облизывают немытые миски и приборы. Отвратительно.

Она отбросила газету.

– Спальни! Надо как-то защитить Рикки.

На остаток утра он отвлекся от писательства и приступил к делу. Определив по помету множество крысиных маршрутов в дом, он заткнул дырки и расставил мышеловки вдоль проложенного ими пути в кладовую. Еще больше поставил в хлеву. Древние ловушки, которые он нашел на полке в сарае, были слегка зловещего французского типа: цилиндрические клетки с плоским