Читать книгу - "Поздняя жизнь - Бернхард Шлинк"

от грехов – и это было бы прекрасно, – почему Он этого не сделает? Зачем Ему понадобился Иисус, который умирает и воскресает? Какая польза от обещания суда после конца света, если нам нужна справедливость сегодня? Я не хочу восстанавливать тебя против библейского Бога, просто я не люблю Его, а другого Бога, которого бы я полюбил, я не встретил.

Есть вопросы, на которые нет ответа. Мир появился в результате Большого взрыва, а человек – в результате эволюции. Почему? Почему ноль равен нолю? Почему мы существуем? Религии дают ответы, а ответы дают миру и человеку смысл, а поведению – критерии добра и зла. Жить легче, если вопросы не остаются без ответа, если мы, люди, не сами должны определять смысл своей жизни, вырабатывать и согласовывать критерии добра и зла, но получаем их готовыми.

Религии сопровождают человека уже много веков, и в их ответах много мудрости. Смысл жизни, добро и зло – все это было темой глубоких и острых дискуссий внутри религий, прежде чем стало предметом размышлений за их пределами. Религии породили поэзию, музыку и искусство, кладезь красоты. Мне нравится жить с мудростью и красотой религии, в которую я вошел с рождения и с которой сросся, нравится больше, чем с любой другой; готический собор трогает меня глубже, чем буддистский храм, а си-минорная месса[2] сильнее, чем музыка шиитов.

Как сложится твоя жизнь? Мне бы очень хотелось пойти с тобой перед Рождеством на «Рождественскую ораторию», а перед Пасхой – на «Страсти по Иоанну». Мне бы хотелось в течение года читать с тобой и с твоей матерью после ужина по нескольку глав из Библии, тех, что полны мудрости и красоты. Если ты придешь к Богу и поверишь в Него, я был бы рад.

Но если бы ты заговорил со мной о любви Божьей, ты не нашел бы во мне понимания. Так, как Бог обращается с людьми, не обращаются с теми, кого любят. Я знаю, любовь несправедлива. Но Бог…

Зазвонил будильник. Через двадцать минут нужно быть в детском саду. После того приступа слабости он стал бояться уснуть и проспать нужное время. Закрыв ноутбук, он вышел из дома.

17

– Я начал свое бритвенное письмо, – сообщил он Улле.

– Какое письмо?.. – со смехом переспросила она.

– Я не могу оставить для Давида видео, я могу ему только написать. Что я и начал делать. Писать свое бритвенное письмо, в котором речь идет не о бритье.

Улла не стала спрашивать, что́ он написал, но одобрила его затею:

– Пиши, пиши!

Вечером Давид попросил его поискать вместе с ним в интернете лего для девочек. Беа нравятся принцессы, зверюшки и Микки Маус, и, если бы в интернете нашлось какое-нибудь подходящее лего, они с ней могли бы собрать его вдвоем. Они поискали и нашли замок с принцессой Авророй, Спящей красавицей и принцем Филиппом. Мартин не стал поднимать вопрос, какое отношение эти три персонажа имеют друг к другу, пообещал завтра купить лего, и Давид уснул вполне счастливым.

Мартин сидел у его кровати и смотрел на лицо сына, которое даже во сне светилось счастьем. Ему стало грустно. Давиду не удастся пробудить у Беа интерес к лего своей любовью; удовольствие от игры никак не связано с замком принцессы Авроры. Когда Мартин вручит сыну коробку с новым лего, тот просияет такой же счастливой улыбкой, с которой уснул, счастливый понесет ее в детский сад и распакует перед Беа. Та, еще не научившись изображать радость, с детской непосредственностью выразит свое равнодушие. Иллюзорное счастье Давида напомнило Мартину о его собственных безуспешных попытках ухаживания за девочками в юные годы – о шахматных фигурах, которые он смастерил для Софи из гаек и болтов, о музыке, которую он записал для Дагмар, о календаре, который сделал для Анны из собственных фотоснимков, рисунков и текстов, – с тем же радостным усердием, с тем же радостным ожиданием, с которым позже показывал подружкам свои любимые фильмы, давал любимые книги. Разочарование – неотъемлемая часть жизни, горькая чаша, которая не минует и Давида. Но Мартину хотелось, чтобы она миновала его, хотелось избавить сына от разочарования и вообще от печального опыта тщетности поступков и усилий, приготовленного для него жизнью.

На следующий день утром он снова сел за письменный стол.

Любовь несправедлива. Ты можешь быть прекрасным человеком, ты можешь идеально подходить той, которую любишь, ты можешь проявлять небывалую чуткость и фантазию, ухаживая за ней, ваша совместная жизнь может быть идеальной, а ее, возможно, все равно потянет к другому, который любит ее вполсердца и обращается с ней по-свински. То, что любовь несправедлива, – настолько очевидный факт, что никому и в голову не придет упрекать родителей в том, что матери дороже один ребенок, а отцу – другой, хотя они должны и хотят любить своих детей одинаково; или удивляться тому, что кто-то любит французское вино, кто-то – английскую литературу, а кто-то – фуфу или клезмер[3].

И Бог любит так же? Тогда понятно, почему одни без всякой видимой причины живут хорошо, а другие плохо; причем часто хорошо живут плохие люди, а плохо – хорошие. Любовь Божия подобна любви человеческой: она так же необъяснима, так же несправедлива. Если верить Библии, Бог питал к еврейскому народу особую любовь, а евреям веками жилось особенно плохо. Даже «особую» любовь Бога трудно назвать любовью.

То, что любовь несправедлива, не означает, что любовь и справедливость никак не связаны друг с другом. Однажды ты, возможно, удивишься – как и я то и дело удивляюсь, – узнав, что справедливость приобретает значение именно на фоне любви; кто не пьет французское вино, тот обыватель, кто не читает английскую литературу, тот невежда, а кто ненавидит фуфу или клезмерскую музыку, рискует получить клеймо расиста или антисемита. Справедливость запрещает родителям обделять вниманием и заботой детей, к которым они не испытывают особой привязанности, а женщине, которая пренебрегает тобой, унижать тебя без нужды. Бог, которого мы представляем себе справедливым Богом, обходится без справедливости даже в такой форме.

Тебе скажут: справедливость – понятие сложное, и это верно, но в то же время неверно. Каждому свое – вот общепринятая формула справедливости, и если нет существенной причины, почему «свое» одного человека должно отличаться от «своего» другого, они равнозначны. Если дети одинаково нуждаются в заботе, они заслуживают одинаковую заботу, если они одинаково дерзки – одинаковое порицание. Нет существенной