Читать книгу - "Крушение - Виктор Серж"

— Оставьте на время у себя вещи Мориса, мадам, — произнесла наконец Анжела. — Я возьму только письма и бумаги. Я дам вам денег на передачи.

Мадам Консепсьон всплеснула бледными полными руками и поднесла их к образку Богородицы на груди, висевшему на кружевной ленте.

— Нет, деточка, я ни гроша не возьму. Разве я зря трудилась тридцать лет, чтобы у меня не нашлось средств помочь вашему другу? И не настаивайте.

Анжела сухо поблагодарила, ей становилось не по себе. Мадам Консепсьон, глядя на нее, дотрагиваясь до нее, казалось, видела незримое. В этой девушке в короткой накидке, ниспадавшей прямыми складками, в этом ребенке, у которого едва пробились груди, узкие бедра сохраняли целомудрие, чьи черты выражали твердость невинности, а на висках сквозь нежную кожу голубели прожилки, — опытная женщина прозревала непостижимый мир, где зреют могучие силы, стихии энергии, подобные тем, что высвобождаются в мужчинах в погоне за деньгами или на вершине любви. У мадам Консепсьон были глаза большой рептилии, острые, полуприкрытые морщинистыми веками, и она слишком близко подступила к Анжеле. «Девочка моя, милая моя, вы ведь отомстите за своего друга?» Анжела отвела взор, пожала плечами, словно съежилась, тоже смутно ощутив присутствие чего-то темного и грозного. Она собрала все свои силы, чтобы ответить: «Не знаю, мадам, мстить бесполезно…» Отталкивающий рот мадам Консепсьон дышал животным жаром: «Зато я знаю, лучше вас, уж не сомневайтесь, девочка…»

«Однажды, милая моя, во дворике, как раз у двери месье Мориса, я заметила, как из-под горшка с цветами вылез черный тарантул. Видели их? Это огромные пауки, больше моего мизинца (мадам Консепсьон показала пухлый палец с коротким, окрашенным темно-красным лаком ногтем), черные и косматые, очень красивые — в уродстве и зле, когда они сама суть, извечная суть существа, тоже есть свое совершенство. Я смотрела на это создание и говорила себе: каким же ты можешь быть красивым, с твоими длинными лапками душителя, с твоим элегантным тельцем в черном бархате, с волосками на брюшке, свирепыми жвалами… Должно быть, Творец, когда создавал мир, уронил большую каплю живого яда, из него родился ты — и Творец оставил тебя жить, ибо ты совершенство… Но я отомщу тебе, злобная тварь, за все жертвы, которые я видела, я с тобой поквитаюсь! И представьте себе, красавица моя, паук меня понял, движения его стали неловкими, он точно ощупью искал, куда двинуться, но его вела судьба, и путь у него был только один. Я загипнотизировала его взглядом и была так уверена, что он никуда не денется, что сходила в кухню за молотком и с удовольствием помахала им над черной тварью, я смеялась, точно пьяная, — и прибила одним ударом бархатного тарантула, крак! Вот что нужно делать время от времени, иначе станет совсем нечем дышать…»

Анжела возвращалась на трамвае. Унылые сумерки сгущались над бульваром Шав. Трамвайные звонки точно зазвучали громче, когда вагон проезжал мимо тюрьмы. На деревенских улицах там и сям стояли голые деревья, и ветви их походили на руки, заломленные в безмолвной мольбе. Ограда кладбища напоминала тюремную стену, над которой высился надменный, но ничего не значащий крест. Живой человек становится недосягаемым, точно мертвый, это непостижимо. Живого человека оскорбляют, бьют, бросают в застенок на верную смерть только потому, что он хочет жить, — это немыслимо. «Но так происходит везде… По всей Франции… В других странах…» Анжела прошла через поле, мимо облетевшего сада. Шаррасы жили в пригороде, в брошенном крестьянском доме. К нему вело множество тропок, это было удобно. Соглядатай бы туда не подобрался.

Огюстен Шаррас готовил на ужин луковый суп. Нахмурив брови, старик возился у котелка. Доктор Ардатов, положив ноги на табурет, неловко нарезал сыр. Хильда накрывала на стол, тихо напевая песенку, точно пчелка. Анжела рассказала все лишь тогда, когда со двора вернулись Жюстиньен и Ортига с дровами и хворостом. Умолчала она лишь об истории с тарантулом, рассказанной мадам Консепсьон, но мысль о ней преследовала ее. За рассказом девушки последовала мертвая тишина. Доктор Ардатов сказал, что к делу подключился адвокат из Комитета помощи, но ему удалось добиться лишь туманного обещания смягчения режима для Морица. Бежать можно будет только из концлагеря, через полгода или год. Но к тому времени нацисты, возможно, оккупируют всю Францию. Ортига заключил: «Плохи его дела, это ясно». Никто не возразил. «Ну что, — произнес Шаррас, — суп готов». Он попытался приободриться. «Пробуйте, как вам?» Печальный ужин. Жюстиньен немного развеселил друзей, описав им панику Бубнового Туза: «Когда я намекнул, что подозреваю его в обмане, его физия из пунцовой сделалась серо-зеленой… В итоге он подарил мне полфунта кофе». Кофе в зернах, ароматного. «Вот же черт!» — воскликнул Шаррас. Кофемолки-то не было. Тогда освободили угол стола, чтобы крошить зерна бутылкой. Хильда взялась за дело, засучив рукава, ее тонкие ноздри раздувались, за улыбкой таилось отчаяние. «Еще один пропал! — думала она в ярости. — Сварим кофе…»

Анжела встревожилась, увидев, как Хосе Ортига и Лоран Жюстиньен вышли вместе, и нагнала их в беззвездном саду. В накинутом на плечи платочке ее пробирала дрожь. «Я не буду лишней? Кофе готов…» Мужчины во тьме смолкли. Анжела, вся напряженная, попыталась пошутить: «Заговор затеваете?»

— Нет, ты не лишняя, — резко бросил Ортита, взяв ее за талию. — Поможешь нам разрешить спор. В одном мы согласны: надо ликвидировать этого Гадена. Естественно, тот, кто за это возьмется, рискует шкурой. Вызвался я, ведь я старый друг Морица.

Лоран взял большой костистой рукой голову девушки и повернул к себе. Анжела, несмотря на двойную хватку, ощутила себя одинокой, свободной, с застывшим телом и оледеневшей душой. Она представляла себе черного паука на светлой плите и занесенный сверху молот. Девушка похолодела до самых губ и произнесла: «Не надо… Вы меня пугаете…» Сильная рука Лорана скользнула по ее волосам, ласково потрепала затылок: «Не бойся, Анжела. Нужно видеть мир как он есть. Сейчас время убивать. Мы боремся». «Время убивать, — эхом повторил Ортига, притянув ее к себе. — Чего ты хочешь, Анжела, что мы можем сделать? Нам всем придется биться насмерть, чтобы настали другие времена. И тебе тоже». «Да, мне тоже!» — пылко отозвалась Анжела. Лоран рассмеялся. «Вот видишь, мы правы. Тогда решай. Он или я. Я сильнее. У меня верная рука. Я еще не сделал в жизни ничего хорошего. Жил только для себя, знаешь, грош мне была цена». Летучая мышь пронеслась пьяной дугой, едва не коснувшись их голов.