Читать книгу - "Крушение - Виктор Серж"

что Мориц Зильбер воспрянул духом, решил для себя: «Думаешь, выкрутился? Это мы еще поглядим…» Промахов Гаден не допускал. Гадюка кусает насмерть, с гордостью говорил он себе. Это изящное, умное, осторожное животное, нападающее стремительно, гораздо более опасное, чем кажется, и люди притворяются, будто презирают ее, потому что боятся. Однажды без повязки и револьвера он пошел следом за Морицем Зильбером, который разговаривал на незнакомом языке с жидом-торговцем с Райской улицы. Как только Зильбер остался один, Гаден окликнул его:

— Ваши документы!

Улица поплыла в сторону, хотя была неподвижна, плиты тротуара словно легонько приподнялись под ногами Морица Зильбера, который предъявил свое исправное удостоверение личности.

— Пройдете со мной в комиссариат.

— Но мои бумаги в полном порядке, — слабо возмутился Зильбер.

— Тогда вам нечего бояться.

Невозможно, чтобы это было всерьез. Но злое лицо агента и его угрожающий тон не сулили ничего хорошего. Остановился трамвай, висевшие в витрине на плечиках рубашки не шелохнулись, люди проходили мимо: ничего не меняется, когда исчезает человек… Они вошли в караульное помещение, недавно выкрашенное в светло-серый цвет, слабо освещенное, так как за окнами высилась стена. Скамьи и столы криво стояли на красноватом плиточном полу. Спертый воздух пронизывала скука. Люди в штатском, с повязками, черными поясами, в беретах двигались лениво и неторопливо. Один чистил свою трубку. Другой разглядывал в лупу почтовые марки. Агент Гаден обыскал задержанного: «Оружия нет?» И с ухмылкой достал из одного из карманов листок, отпечатанный еврейским шрифтом, который швырнул на стол. Никто не обращал на них внимания. Гаден уселся на краю стола, свесив ногу.

— Ваша национальность?

Зильбер почувствовал, что весь съежился, подурнел, постарел.

— Литовец… Я католик…

Эквадор и жизнь стоят отречения.

Гаден выдержал паузу и произнес:

— Вы будете отвечать за ложные показания.

И выждав еще немного:

— Вы обрезаны? Снимите-ка штаны.

Последние слова заставили всех повернуться в их сторону. Агент-филателист вскочил и быстро подошел к ним.

— Я протестую, — жалобно произнес Зильбер. — Вы не имеете права…

Гаден быстро, почти незаметным движением распрямил ногу и ударил Морица Зильбера в низ живота. Боль была ужасна, обожгла половые органы, разлилась по внутренностям, заставила согнуться пополам. Зильбер издал протяжный стон. Уперев руки в боки, Гаден свысока разглядывал его.

— Отменный удар! — оценил филателист.

Зильбер с трудом разгибался, тяжело дыша, прикрывая руками пах. Его окружили агенты. Живот горел огнем. Выиграть несколько секунд, только несколько секунд. Полностью распрямившись, он раздвинул губы в безумной усмешке и с трудом произнес:

— Я имею честь… ог-огромную честь… быть евреем!

Незаметный рот Гадена стал совсем похож на щель — он тоже заулыбался… Жгучая боль вновь заставила Морица пошатнуться, нелепо скорчиться. Но внезапно безудержная сила, возникшая сразу в коленях, в сердце, в затылке, яростно бросила его вперед, и Гаден, опрокинутый ударом головы в живот точно тараном, упал навзничь. Упершись ногой ему в грудь, Мориц одной рукой судорожно сдавил ему горло, а другой исступленно бил по лицу, хотя агент давно лишился чувств. Кривые столы заскользили по полу, опрокинулась скамья, афганская марка 1893 года была раздавлена каблуком, тяжелые тела навалились сверху на Морица, но он, не чувствуя боли, душил, крушил, молотил, пока черный кожаный ремень, наброшенный ему на шею, не погрузил его во тьму.

…Он пришел в себя на кафельном полу, полусидя, прислонившись к стене. Из носа текла кровь, он слизывал ее и глотал. Левый глаз распух и не открывался. Волосатая рука плеснула воды ему в лицо. Мориц закричал: «Я еврей! Еврей, подонки!» Он превратился в одну сплошную решимость.

XXI

Смерть паука

Анжелу встревожило исчезновение Мориса Зильбера. «Я его невеста», — сказала она мадам Консепсьон. «Ах, до чего вы хорошенькая, девочка моя… Что ж, мужайтесь. Вчера утром приходила полиция, но меня предупредили, понимаете? Я оставила в его комнате лишь какие-то мелочи, а остальное убрала…» Бумаги, книги, белье, спортивные штаны, на которых сохранились складки под коленями, были сложены на комоде в спальне дамы. Вещи походили на останки умершего, их окружала безмерная пустота. Анжела смотрела на них в оцепенении, сознание ее словно раздвоилось. Застывшая, закаменевшая, она запоминала каждое слово, перебирала вещи: четыре книги, пачка писем, вырезки из газет, чистые носки… А внутри нее другая Анжела, тоже спокойная, постепенно осознавала исчезновение, конец всего, непостижимый, немыслимый, невозможный.

С горечью в голосе мадам Консепсьон говорила вещи разумные, правильные, неосознанно стремясь пробудить, разжечь ненависть, постепенно довести ее до белого каления в этом высоком бледном ребенке в бежевой накидке, быть может, она сделает свое дело, кто знает? От густых черных волос Анжелы, приподнятых и стянутых в узел на узком затылке, исходило ощущение силы. Бывают такие хрупкие прелестные женщины, которые обладают могучим упорством растений, способных разрушить стены. Их гнут, принижают, но они незаметно распрямляются, они привлекают, завораживают, вливают, сами того не ведая, ярый огонь в кровь мужчин — и назревает, разражается драма… «Это Сюльпис Гаден-Гадюка во всем виноват, девочка моя, мне все рассказали, в подробностях, у меня везде есть друзья, это мой друг дал воды месье Морису, ах, вы мне как дочка, я знаю жизнь, знаю мужчин, все они сволочи, говорю вам, только не он, конечно, не ваш жених, он в самом деле человек порядочный и такой скромный, если бы вы знали, как он вас уважает… Другого такого не найти в Марселе, этой помойной яме четырех частей света… Гадюка-Гаден выследил его, потребовал у него документы на улице Республики, возле «Ллойд Стар», а потом, а потом, надо, чтобы вы знали, какой гад этот Гаден, но ваш друг славно его изукрасил…»

Сцена в комиссариате разворачивалась точно на мерцающем экране, повисшем над вещами исчезнувшего, четкая, как кинофильм, нереальная, и самым немыслимым казалось то, что это — правда. «Месье Морис в одиночке, он может лишь изредка видеться с адвокатом, против него выдвинули ужасные обвинения: нападение на полицейских при исполнении, подделка документов, нарушение закона об иностранцах, голлизм, не знаю, что еще… Там всем заправляет Гаден, вот мерзавец, убить его мало, говорю вам, я знаю, грех это, но я и на Страшном Суде перед Богом это скажу…» Мадам Консепсьон взяла Анжелу за руку и подвела к занавескам в своем салоне для консультаций. «Вон его окна, напротив, на втором этаже. Он следил за месье Морисом из-за закрытых ставень… Вон его берлога, логово подлой твари, поглядите-ка на эти лицемерные ставни, девочка моя, разве скажешь, что за ними живет такая гадина? Ах, много он натворил в своей жизни… По