Читать книгу - "Книжный магазин в Мейфэре - Элиза Найт"

– и заставляло осознать, во что превратилась моя жизнь.

Единственным способом бороться с отчаянием была работа. Следовало сочинить историю. Оживить на этих страницах семью, Тома. Таков мой способ почтить всех, кого я потеряла. Быть действительно, по-настоящему живой. Название пришло ко мне после полуночи, когда уже онемели пальцы и рябило в глазах: «В поисках любви».

Ночь сменялась днем, день снова переходил в ночь, а я лихорадочно писала. Посреди груды бумаг, с чернильными пятнами на пальцах, я жила словно в трансе. Почти не спала, почти не ела. Я существовала только в своем воображаемом мире. В историях из детства, наполненных весельем и смехом, – казалось, призраки прошлого поднимались с исписанных страниц.

Я оставалась заточенной в своей комнате до восьмого мая. И наконец пробудилась – как и вся Европа. Нацисты были побеждены, Гитлер умер, лишив себя жизни, а нас – возможности совершить возмездие. Услышав, что он застрелился, я подумала: не из того ли револьвера, который он дал моей сестре?

Говорили, что он еще и отравился. Возможно, не хотел рисковать – вдруг пуля подвела бы и его, как это случилось с Юнити? Его любовница, ставшая женой, последовала за ним. Эти монстры также отравили своих собак – и это единственное, из-за чего я грустила. Бедные животные, разве они виноваты в том, что принадлежали дьяволам?

В то время как весь мир праздновал окончание войны, я отмечала рождение «В поисках любви» – романа, который пока представлял собой стопку мятых страниц, испещренных чернильными кляксами и слезами. Я молилась, чтобы на этот раз мое произведение имело успех у всей Англии.

Июнь 1945 года

Дорогой Том!

Ты никогда не прочтешь это письмо, да и никто не прочтет, потому что я собираюсь его сжечь, как только закончу. Но я ужасно скучаю по тебе в эту минуту и делаю то, что умею лучше всего: пишу тебе. Изливаю на бумаге все счастливые воспоминания, боль, слезы. О, дорогой Тад, почему тебе пришлось меня покинуть? Ты был моим союзником с тех пор, как совсем крохой проковылял в мою комнату и попытался похитить мои ленты, и до того дня, как умер, похитив мое сердце…

Лондон выглядел так же, как перед моим отъездом в Фарингдон, но ощущения были иными. Снова легко дышалось, как до войны. Люди больше не боялись воя сирен, предупреждавших о воздушных налетах, рева самолетов и грохота падавших бомб. Без взрывов, пожаров, громовых раскатов рушащихся зданий, бесконечных воплей и стонов город казался сущим раем.

Возобновил работу транспорт. На улицах весело галдели жители, вернувшиеся домой из сельской местности, и солдаты, прибывшие из-за границы. Я наконец смогла раздернуть портьеры.

В «Хейвуд Хилле» жизнь буквально била ключом, и я с радостью окунулась в эту суматоху.

Роман «В поисках любви» находился у издателей, и они пришли от него в восторг. Мне выдали большой аванс: 250 фунтов – целое состояние! Почти вдвое больше, чем я получила за последний роман.

О, как я надеялась на этот раз оправдать аванс! Это означало бы, что книга не обманула их ожиданий. Возможно, я даже получу авторский гонорар. Я пообещала себе купить новую одежду, если роман будет пользоваться успехом, – и избавиться от старых чулок, штопанных сто раз, заношенных твидовых юбок, протершихся на локтях блузок и платьев. Наконец моя мечта сбудется.

Однако, лелея упоительные фантазии об одежде, обуви и шляпках, я крепко держалась за наличные, опасаясь, что быстро все истрачу. Я боялась, что это небольшое состояние развеется быстрее, чем читательский энтузиазм по поводу моего последнего романа.

Своего рода синдром самозванца просочился в мой мозг – и стал расползаться там, будто протекшая в подвале вода. Мне казалось, что читатели возненавидят эту книгу и мою героиню Линду. Литературные критики по всей Британии будут писать разгромные рецензии, ругая меня за излишнее самомнение, – ведь я написала о том, о чем не имею понятия. И обязательно сравнят меня (не в мою пользу, конечно) с великими писателями, моими друзьями, – например, с Ивлином Во, чей военный роман «Возвращение в Брайдсхед», опубликованный в этом году, вызвал бурные аплодисменты.

Гастон все еще находился в Париже, зато Питер был дома и успешно игнорировал меня. Днем он занимался работой с пленными немцами, а вечерами флиртовал с Аделаидой. По крайней мере, он правильно определил приоритеты. Я уважала Прода за его деятельность, хотя любовь между нами и оказалась таким же бредом, как амбиции Гитлера насчет Британии.

Несмотря на литературные заботы, путающие мои мысли, я поспешила из Бломфилда к дорогому другу Марку, который наконец-то вернулся домой после тюремного заключения в Германии. Мне не терпелось увидеть его.

Пройдя в гостиную, я растерялась – он стоял на тонких, как палочки, ногах. А когда он обнял меня, я ощутила острую угловатость его костлявых рук.

– Мой дорогой дружище! – причитала я, глядя на его бледное, изможденное лицо. Слава богу, он улыбался. – Какие мучения ты, должно быть, вынес!

– Худшим был голод, – он посмотрел на меня с проницательностью, которой я раньше не замечала; взгляд его казался затравленным.

– О! – выдохнула я и снова обняла друга, вообразив на минуту, что это Том и все остальные, кого мы потеряли. – Я так рада, что ты не позволил им уничтожить тебя.

Марк снова сильно сжал меня в объятиях.

– Я принесла тебе пирог.

Я вручила Марку коробку, в которой лежал слоеный пирог с джемом – такой пекла моя мама, и он мечтал о нем в тюрьме.

– О, просто райское наслаждение, Нэнси! – он поставил коробку на стол.

– Ты помнишь, как мы грезили об этом пироге после вечеринки, на которой выпили слишком много шампанского? – спросила я, усевшись на диван.

Марк засмеялся, его зубы выглядели слишком крупными на худом лице.

– Еще бы! Ты не возражаешь? – он указал на коробку с пирогом.

– Конечно нет. Я позвоню в колокольчик.

Когда принесли тарелки и чай, я отрезала Марку толстый кусок и получила больше удовольствия, наблюдая за тем, как он ест, чем от своего собственного куска.

– Что ты будешь делать теперь? – спросила я.

– Какое-то время ничего. Но я уверен, что скоро это мне надоест. Вероятно, вернусь к прежним увлечениям – ботанике, Греции, – он указал на стены, на которых красовались ботанические диковинки и сувениры, привезенные из путешествий, и улыбнулся. В этой улыбке я на мгновение увидела своего старого друга.

– Я буду гордиться тобой, что бы ты ни решил, – я положила Марку еще пирога. – Но еще больше буду гордиться, когда ты снова нарастишь мясо на