Читать книгу - "Одинокая ласточка - Чжан Лин"

ей лицо, но все напрасно. Однако я ощутила ее дыхание – она не умерла, просто слишком устала, ей надо было поспать, хоть бы и таким жалким способом. Я решила не тревожить ее, лишь тихонько прильнула бочком, чтобы согреть ее теплом своего тела.

Позже ее разбудил странный звук. Он напоминал ветерок – тонкий, с легкими переливами. Она с трудом разлепила глаза и снова посмотрела на дерево во дворе, ветви оставались неподвижны – значит, это был не ветер. Она хотела встать, но не смогла пошевелиться, в теле была такая тяжесть, будто кто-то вбил ей в ладони и ступни железные гвозди. Закрыв глаза, она некоторое время прислушивалась к ветру-который-не-ветер и постепенно уловила неясную мелодию. Внезапно она осознала, что это “Янки-дудл”.

Уинд тут же поднялась на ноги и, спотыкаясь, побежала в дом. Тело ослабло, колени ослабли, и хотя до дома было всего несколько шагов, ей показалось, что она бежала целую вечность. К тому моменту, когда она наконец добралась до входа, сил у нее уже не осталось. Она прислонилась к дверному косяку, хватаясь за сердце, понемногу отдышалась, затем толкнула дверь, вошла и увидела, как Иэн, откинувшись на подушку, полулежит, полусидит на кровати и прерывисто посвистывает. Свист был еще неуверенным, шипящим. В голове у Уинд помутилось, она сама не поняла, как ринулась к Иэну и обвила его шею руками.

– Ты… ты… жар отсту… здоровый… живой… – лепетала она бессвязно.

Иэн засмеялся – слабым, но лукавым смехом.

– Ты меня задушишь, – сказал он.

Уинд резко опомнилась, разжала руки, лицо у нее вспыхнуло, и она покраснела вся, до кончиков пальцев. Подобно тому, как киноварь медленно разливается по дорогой рисовой бумаге, пропитывает ее и окрашивает, румянец разлился по коже, скрыл все следы усталости. Лицо хозяйки выражало целую гамму чувств: и глубокое волнение, и смущение, и робость, и растерянность, и многое-многое другое. По отдельности проявления этих чувств пресны, даже скудны, но едва они смешались воедино, произошла неизъяснимая химическая реакция – в это мгновение Уинд была необыкновенно прекрасна.

Иэн глядел на нее как завороженный. Внезапно он поймал ее за руку.

– Ты как-то легко одета, залезай ко мне, погрейся. – Иэн приподнял одеяло.

Уинд чуть помедлила, а потом вдруг спрятала лицо в ладонях и вылетела за порог.

Вечером после ужина Иэн попросил у пастора Билли бумагу и карандаш, сел на кровать и взялся за письмо к сестре Лие. Он несколько раз начинал и каждый раз все вычеркивал, пока наконец не вывел такие строки:

Ромен Роллан писал: чудо таится везде, как огонь в кремне: удар – и он вспыхивает! Мы не подозреваем о том, какие демоны дремлют в нас…[38]

Но он так и не смог дописать. На следующий день Уинд, прибирая с утра в его комнате, нашла на полу скомканные листы.

ПЯТИДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ

Милли:

Призрак, сегодняшний день похож на сон, мимолетный, нелепый сон. Все случилось так быстро, я даже не успела подготовиться. Правда, к этому нельзя по-настоящему подготовиться – ни человеку, ни собаке. Она заявляется внезапно, как разбойник, не давая опомниться. В первые минуты я даже не поняла, что случилось. Мне показалось, что у меня не стало лап, тела и даже головы. Но у меня по-прежнему были нос, глаза и уши. По крайней мере, я думала, что они есть, потому что я все еще слышала звуки, видела силуэты, чуяла запахи.

Сегодняшний день перевернул все, что я узнала и поняла, пока жила с людьми. У них есть присказка: “Коль кожа истерлась, на чем держаться шерсти?”[39] – зачастую так говорят, когда хотят, чтобы кто-то во имя великой цели пожертвовал жизнью или расстался с имуществом, – но у меня нет теперь ни мордочки, ни туловища, а мои нос, глаза и уши продолжают существовать сами по себе. А еще любой человеческий словарь, объясняя значение слова “карабкаться”, непременно упомянет конечности. Я совершенно точно осталась без лап, но я все равно вскарабкалась на балку, самое высокое место в доме, и оттуда наблюдала за тем, что происходило внизу.

Я смотрела, как кто-то немолодой, в длинном халате на подкладке, медленно расхаживает по комнате, стягивая с рук резиновые перчатки.

– Надо было держать их порознь, – вздохнул он, – могли бы и раньше догадаться, чем все закончится при таком несоответствии в размерах.

Старик обращался к девушке.

Девушка сидела на корточках и глядела на грязное, вонючее, гадкого цвета и формы нечто у ее ног. Может быть, она плакала, а может, и нет, я не видела ее лица, только слышала, как она сказала, понурившись:

– Они же так весело резвились, что мы могли поделать?

Девушка вынула из кармана чистый носовой платок. Я думала, она утрет слезы, а она скомкала ткань и стала осторожно промакивать на грязном нечто кровь. И я рассмотрела: нечто оказалось мертвой собакой.

– Милли, Милли, как же ты так взяла и ушла от нас? – пробормотала девушка.

Я изумилась – она произнесла мое имя. В эту секунду я вдруг поняла: я мертва, умерла при родах, моя хозяйка Уинд готовится меня хоронить.

Помнишь, недавно, когда родился ребенок, пастор Билли проронил мимоходом: Милли сама крошечная, а вынашивает гигантов, как бы не возникло осложнений. Он много чего в тот день наговорил, и я уже тогда смутно чувствовала, что он и себе, и Уинд предсказал что-то нехорошее. Но я не подозревала, что и мне не уйти от его пророчества-проклятия. Тот, кто ведает судьбами, смазал губы пастора Билли ядом, любое имя, которое он называет, проклято.

– Пастор Билли, собаки тоже попадают в рай? – спросила Уинд, подняв голову.

Пастор Билли долго думал, как будто это такой мудреный вопрос, что для ответа на него нужно вызубрить целую статью из энциклопедии.

– Они, как и мы, Божьи твари, – сказал он наконец, – Господь уготовил приют душам всех Своих созданий.

Между нахмуренными бровями девушки, казалось, разгладилась крошечная складка. Она все еще бережно вытирала платком сгустки крови.

Сколько я помню свою хозяйку Уинд, ее руки всегда, изо дня в день, повторяли одно и то же действие – вытирали. Вытирали брызги жира на очаге, вытирали пятна пота на циновках, вытирали грязные следы на полу, вытирали кровь между ногами роженицы, вытирали испарину на лбу Иэна, вытирали первородную смазку младенца… Но на свете столько дрянного, что будь у нее хоть сорок девять пар рук, ей не вытереть дочиста всей мирской грязи.

Мне так хотелось пролаять ей: брось, не надо, это всего-навсего зловонная оболочка, это не настоящая