Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

– Я… Да я что, княже? – Избигнев пожал плечами. – Мне тоже непросто было. Поехал в Залесье, в Москове повстречал князя Андрея со дружиной. Обещал князь помочь, сребра дать на поиски Ингреды. Ну, поездил я по городкам и весям суздальским. Суровый край, леса дремучие, чащи непроходимые. А люду селится много. И наши, русичи, и меряне, местные. Немало дорог изъездил, всюду об Ингреде расспрашивал. Кое-кто что и вспоминал, но путано да туманно. Стал терять я надежду всякую, как набрёл единожды на одно зимовище. Хлад был, стужа лютая, ветер выл зверем. И почудилось, будто окликнул меня кто: «Отец!» Гляжу, чрез частокол мальчонка лезет. В треухе заячьем, в кожушке засаленном. Пригляделся, Стефана своего признал. Стал о матери расспрашивать. В общем, захватил их в Киеве один боярин, прислужник Андреева сына, Мстислава, некий Мышата. Стефана продать хотел в рабы, да не успел покуда – уходить им надо было из Киева. Заставлял его всякую работу делать во дворе, а Ингреду силою брал и под стражею крепкою содержал в зимовье. Не хотел, чтоб о делишках его проведали во Владимире-на-Клязьме или в Суздале. Зимовье то за Волгою, под Ярославлем, было. Ну, отроки княжьи, коих Андрей дал, стражей боярских раскидали, я в подклет, а тамо она, Ингреда моя, вся дрожит, длани мои отталкивает, кричит безумно: «Не хочу, не буду!» Умом повредилась, долго я её выхаживал. А боярина того не пощадил. Как увидал, саблею его… Ну, князю Андрею о том донесли, и велел он меня в поруб швырнуть. За убиение мужа княжеского восемьдесят гривен положено, ты же ведаешь, княже. Вот он и суд надо мною учинил, а так как гривен у меня не было, взял сына моего и жену в рабы. Правда, не обижал их, держал у себя в селе загородном, в Боголюбове. Прислуживали они там, на пирах боярам яства подносили да сор из хором выметали. Ну, а потом, в един день пришёл Андрей ко мне в поруб, велел идти за собой. Сказал тако: «Верно, неправ я пред тобою был, Избигнев. Бог меня покарал за мытарства твои. Отпускаю я тебя. Езжай в свой Галич с женой и сыном. Мстислав мой занемог в одночасье и преставился. Видно, кара то мне за грехи мои тяжкие, за то, что сыновней дланью в Киеве стольном убийства и погромы я учинил». Сказав это, заплакал князь Андрей горько. В общем, отпустил он нас с миром. Тако вот, княже.

– Да, хлебнул ты лиха, друг Избигнев, – вздохнул Ярослав. – Но что ж. Думаю, кончились на том мытарства твои. Станешь служить мне, как раньше служил. Жена твоя где ныне с сыном?

– У Семьюнки остановились покуда.

– Заутре приходи ко мне с Ингредой вместе. Посидим за чарою вина, былое вспомянем, о делах поговорим. И занимай, пока терем свой не отстроишь, бывшие покои Ольгины. Она, чай, не воротится. Кстати, ничего о них со Владимиром князь Андрей не говорил? – неожиданно спросил Осмомысл.

– Баил почасту. Не хочет он в твои семейные склоки впутываться. Владимира вовсе за дурака почитает и видеть его у себя в Залесье не хочет. Ольгу же принять в Суздале готов. Так сказывал.

– Знаю, что умён Андрей. – Ярослав задумчиво кивнул головой.

– Умён, да токмо разум свой губит невоздержанностью. Гневен почасту бывает. Многим сие не по нраву. Ропщут бояре большие и малые. О том сведал, не раз разговоры ихние слыхал. Боятся его и ненавидят.

– Боятся и ненавидят, – повторил Ярослав. – Верно сказано.

…Вместе с Ингредою, которой Оксана подыскала подобающие случаю наряды, Избигнев на следующий день снова предстал перед князем. В малых горницах князь обедал с семьёй. Рядом с Осмомыслом поместилась молодая княгиня, надменная и холодная, по другую руку от него сидел маленький Олег «Настасьич» вместе со своей мамкой. Избигнев и Ингреда расположились напротив княжеской четы.

– Помнишь, Ивачич, схимника Тимофея? Того, что под лестницей в каморке обретался? – спросил вдруг Ярослав. На устах его заиграла лукавая улыбка.

– Как не помнить. Немало добрых дел сей мних сотворил.

– Так вот я за ним посылал в Иванову обитель. Игумен сперва отмолвил: епитимья, мол, на монаха наложена, но потом смилостивился. И показал мне, за что Тимофей наказан. Книга сия мне прислана.

Отвлекшись от трапезы, Ярослав поднялся и взял со стольца увесистый труд в медном окладе. Полистав его, показал Избигневу раскрашенную киноварью картинку.

– Это он епископа Козьму здесь изобразил, – указал князь.

На картинке была нарисована церковь. Вот иконостас, алтарь, а на алтаре огромный осёл в мантии и в митре на голове меж длинными ушами. На шее его рядом с колокольчиком болталась панагия.

– За такое могли и жизни лишить. Вон как Марка, – заметил Избигнев.

– Смел и предерзок брат Тимофей. Слава Богу, что не добрался до него Козьма. Иначе, воистину, и сгубить бы могли, – подтвердил Ярослав.

– Что там? – полюбопытствовала молодая Анастасия Ярославна. – Дайте и мне поглядеть?

Увидев осла в одеждах епископа, она громко расхохоталась. Не выдержав, прыснула со смеху, прикрыв ладошкой рот, и Ингреда.

– Думаю Тимофея воротить. Нечего ему в монастыре делать. Здесь от него толку будет поболее, – заявил Ярослав. – Жду вот его нынче. Важные поручения намерен ему дать.

– Верно, княже, – поддержал его Избигнев. – Помнишь, как посольство к Ольговичу Тимофей справил? Он на такое горазд.

Трапеза в узком кругу продолжалась до позднего вечера. Старым друзьям было что вспомнить и о чём помыслить, женщины тоже не скучали, Ингреда коротко поведала о своих мытарствах, новая княгиня, кажется, прониклась к ней сочувствием и сказала, что отныне «быть тебе первой моей боярыней, наперсницей и советчицей». Одиноко покуда было дочери луцкого князя в Галиче, вот и подбирала она себе подруг из жён близких Осмомыслу людей. А ближе Избигнева, поняла она из тёплых душевных разговоров, никого у её мужа не было.

Уже смеркалось, когда Избигнев с Ингредой направились обратно к терему Семьюнки. Ярко светила на небе луна, мерцали звёзды. На Галичине царил червень, воздух был тёпл и свеж.

– Всё, как тогда, – призналась Ингреда. – Неужели… это вернулось… Здесь нас венчали, – указала она на тёмную громаду Успенского собора. – Я была так счастлива… Ты вернул мне это счастье…

Она прижалась вздрагивающей от рыданий головой в цветастом плате к груди Избигнева. Он гладил её, целовал в покрытые густым слоем белил щёки, повторяя раз за разом: